Салтыков (Щедрин)

«Память у него огромная, ни одна мелочь не ускользает от его внимания, особенно если дело касается желанного всеми казённого пирога, – отмечает Дризен, находя в архиве всё новые свидетельства салтыковских служебных усилий. – Творческая мысль его постоянно в движении, рядом с простым замечанием мелькнёт иногда остроумный проект, иногда целая система новая городского хозяйства, как, например, в росписи города Раненбурга».

Тот же автор отметил в вице-губернаторстве Салтыкова очень важную особенность: при подготовке постановлений по делам «знаменитый сатирик не обнаруживает никакой оригинальности и строго придерживается формальной стороны дела». Дризен показывает это, подробно рассматривая почти абсурдную, полную гротескных подробностей историю с жалобой ряжского купца Калашникова на командира Сибирского гренадерского полка полковника Зеланда, поселившегося в доме его матери «на основании действующих правил воинского постоя». Излагая обстоятельства дела и ход тяжбы, в которую были втянуты не только губернатор Клингенберг, но и министр Ланской, Дризен словно указывает читателю своей статьи: ситуация-то совершенно щедринская, задел для ещё одной яркой главы «Губернских очерков»… Но нет, литература когда-нибудь потом, а сейчас надо устранить несправедливость. Впрочем, с другой стороны, можно прочитать собственноручно написанные Салтыковым выводы по расследованию дела Калашникова как применение им в служебных обстоятельствах приёма невозмутимости, который был характерен для Салтыкова-рассказчика. О самых невероятных, странных, диких с точки зрения заповедей случаях и событиях он повествовал отстранённо, без какого-либо проявления чувств – и это впечатляло.

Если мы сопоставим все имеющиеся у нас источники по рязанскому вице-губернаторству Салтыкова, то увидим: его очевидное служебное рвение сочетается со стремлением «выйти из омута чернильных дрязгов» и при этом, как один из вариантов, даже вернуться в Министерство внутренних дел. «А здесь я решительно бедствую, потому что окружён людьми безграмотными и бессмысленными и должен один работать за всех и исправить то, что нагадила столетняя кляуза, – это написано 1 октября 1858 года, в разгар его многообразных трудов. – Хотя у меня достаточно энергии и довольно верный деловой взгляд, но при окружающем меня всеобщем служебном неряшестве я положительно упадаю духом. С каждым днём всё более и более убеждаюсь, что бюрократия бессильна…»

В январском письме 1859 года Салтыков упоминает о слухе, что его переводят в Тверь, добавляя: «Это было бы отлично, но кажется, всё это не более чем сплетня». Возможно, что не совсем сплетня, а хитроумный кульбит самого Салтыкова, если обратить внимание на дальнейший ход событий. Возможно, он сам пускает слух о своём переводе в Тверь, ибо очень желает этого.

Тверь вновь возникает в письмах Салтыкова в ноябре 1859 года – с появлением нового губернатора. Император произвёл административную рокировку: Клингенберг поехал управлять Вятской губернией, а из Вятки на Рязанскую губернию был брошен действительный статский советник Николай Михайлович Муравьев. Губернатором в Вятке он пробыл недолго. Между прочим, получив туда назначение в ноябре 1857 года (и впервые – губернаторскую должность), Муравьев прочитал «Губернские очерки» и познакомился с их автором. Он подробно расспрашивал Салтыкова о жизни и жителях Вятской земли и это казалось залогом их доброжелательных отношений и в Рязани.

Но суждено ли было им возникнуть реально?

Причины названной рокировки доподлинно установить сложно. Высказывалась версия, что Клингенберг не справлялся с обязанностями губернатора, что на него слишком влиял Салтыков, забирая в свои руки бразды губернского правления. Однако нельзя сказать, что Вятская губерния по своим особенностям проще, чем Рязанская. Да, в Вятской губернии не было такого бурления помещичьих сил, но Клингенберг, при поддержке Салтыкова, с этим справлялся. Есть и предположение, что Клингенбергу уже в Рязани светила скорая отставка, но и это не соответствует фактам его реальной биографии. Примечательно, что он первоначально был назначен исполняющим обязанности рязанского губернатора и был утверждён в должности лишь через десять месяцев. Возможно, секрет перемещений в том, что Клингенберг владел в Рязанской губернии поместьем, и это приносило ему как губернатору очевидные сложности в период реформ.

В какой-то степени здесь могла присутствовать интрига в министерских коридорах. Николая Муравьёва, страдающего от болезней, но продолжающего стремиться вверх по карьерной лестнице, надо было перевести поближе к Москве по заслугам отца – выдающегося государственного деятеля, министра государственных имуществ и так далее Михаила Муравьёва. И тут подвернулся вариант взаимоперемещения. Иной расклад выглядит странным: не проще ли было убрать от Клингенберга Салтыкова, если он действительно начал превышать свои полномочия?