Салтыков (Щедрин)

Неуклонно, хотя и медленно Пенза выбиралась из Загона, но Салтыков, которому предстояло провести здесь почти два года, город так и не полюбил. Возможно, предубеждение начало складываться у него ещё с 1850 года, когда он организовал в Вятке сельскохозяйственную выставку, где должна была участвовать и Пензенская губерния, но пензяки до Вятки так и не добрались. Салтыков как-то сразу, без разгона стал смотреть на своё новое место жительства как на источник литературного, а точнее сказать, сатирического вдохновения.

В начале того же марта 1865 года он пишет Павлу Васильевичу Анненкову: «О Пензе могу сказать одно: не похвалю. Это до того пошлый отвратительный городишко, что мне делается тошно от одной мысли, что придётся пробыть в нём долго. <…> У меня начинают складываться Очерки города Брюхова, но не думаю, чтобы вышло удачно. Надобно, чтобы и в самой пошлости было что-нибудь человеческое, а тут, кроме навоза, ничего нет. И как плотно скучился этот навоз – просто любо. Ничем не разобьёшь».

Пробыв в городе всего полтора месяца, Салтыков уже его не любит, а если он для него и представляет интерес, то лишь как объект для литературных перевоплощений. Правда, «Очерки города Брюхова» у него так и не сложились. Но на то, что он над ними работал, есть косвенные подтверждения. В частной переписке сотрудник Пензенского архива обнаружил письмо, где сообщается о «критике», которую неназванный по понятным причинам «г-н управляющий» читал на светском вечере у местного помещика-интеллектуала Ивана Сабурова. «Смеху было довольно. Выведены все наши и в самом неприязненном виде – с подносами бегают и “ура” кричат. А что узнать легко, хотя по имени все выдуманы, а поступки нелепые, так что и быть того не может и вообразить нельзя. Губернатор по воздуху летает и нехорошими словами ругается. Чепуха страшная, а акцизные рады и говорят: так им и надо. Его же превосходительство, узнав об этой критике, был очень недоволен и с г-ном управляющим не кланяется…» Письмо датировано 28 апреля, без года, но, вероятно – по упоминанию губернатора, это уже 1866-й, а не 1865 год. Этот вывод исходит из экстравагантной эволюции тех отношений, которые сложились у Салтыкова с Александровским.

Надеюсь, мы уже усвоили: с Михаилом Евграфовичем окружающим его людям всегда было непросто. Ни острых, ни ядовитых слов он ни на кого не жалел, причём, отдадим ему должное, никогда и не таился, просто не упускал случая.

В цитированном выше письме Анненкову также содержится, по сути, небольшая язвительная новелла о губернаторе Александровском, написанная, вне сомнений, на основании тех слухов и россказней, которые бродили по Пензе и по губернии и быстро дошли до прибывшего сюда Салтыкова.

«Губернатор здешний вот каков: происхождения из польской шляхты, попал на службу к кн. Воронцову, был у него чем-то вроде метрдотеля и, имея значительный рост и атлетические формы, приглянулся княгине и удостоился разделять её ложе. Вследствие сего, приобрёл силу и у Воронцова, когда тот наместничал на Кавказе, и получал самые лакомые дела. Между прочим, на долю его выпало следствие о греке Посполитаки, известном откупщике, который не гнушался и приготовлением фальшивых денег. Уличив Посполитаки, как следует, Александровский (это губернатор-то и есть) предложил ему такую дилемму: или идти в Сибирь, или прекратить дело и отдать за него, Александровского, дочь с 6 милл<ионами> приданого. Выбран был последний путь, и вот теперь этот выходец – обладатель обольстительной гречанки (от которой теперь, впрочем, остались только кости и кожа) и баснословного богатства. Кроме того, Александровский приобрёл 200 т. р. след<ующим> образом. Брат его служил адъютантом у Бебутова, который, как известно, не имеет бессребреничества в числе своих добродетелей. После какой-то победы он послал адъютанта своего в Петербург с известием и, пользуясь этим случаем, вручил ему 200 т<ысяч> р., прося пристроить их в ломбарт. Николай сделал Александровского флигель-адъютантом, и тот, исполнивши поручение своего владыки, возвращался восвояси с ломбартными билетами на имя неизвестного. Но на одной из станций около Тифлиса встретился с каким-то проезжим, поссорился и получил пощёчину. Должно быть, это сильно поразило новоиспечённого флигель-адъютанта, потому что он застрелился. Билеты перешли к брату, яко к наследнику, и хотя Бебутов писал к нему письма с усовещеваниями, но Александровский остался непоколебим.

Вот Вам глава Пензенской губернии; остальное на него похоже, если не хуже».

Губернатор Александровский, разумеется, ангелом не был. Вопрос об ангелоподобии людей мы в повестку дня принципиально не ставим. Но свести реальную биографию Александровского к гротескному шаржу Салтыкова тоже несправедливо[14]. Обращаю внимание на это потому, что советские биографы Салтыкова строили свои описания губернаторов, которым выпало служить с Михаилом Евграфовичем, опираясь именно на его оценки и суждения и не вникая в реально происходившее. А это уже не история отечественной литературы, а нечто иное.