Салтыков в одном из писем жаловался: «Закрытие “Отечественных записок” и болезнь сына окончательно сломили меня. Недуг охватил меня со всех сторон и сделался главным фактором моей жизни…»
Но Костя выздоровел, с семью тысячами подписчиков закрытого журнала он разобрался (большая часть получила в компенсацию подписку на московский ежемесячный журнал «Русская мысль»), а недуги – что ж, они остались, но как-то отступили.
Хотя в щедриноведении, сложившемся на протяжении столетия с лишком, закрытие «Отечественных записок» рассматривается как «катастрофа» (это слово самого Салтыкова из письма Григорию Елисееву от 5 мая 1884 года) и «гибель того дела выдающегося национально-исторического значения, служению которому писатель отдал немалую часть своей жизни и труда» (С. А. Макашин), необходимо с этим поспорить.
Тот же Сергей Александрович Макашин в своё время опубликовал документ Департамента полиции под служебно-регистрационным названием «Записка о направлении периодической прессы в связи с общественным движением в России» и сделал это под выразительным заголовком «Из истории литературной политики самодержавия: Как подготовлялось закрытие “Отечественных Записок”». Однако и содержание этой «Записки…» и анализ Макашина приводят к неожиданному выводу: сама редакция в неменьшей мере, чем власти, готовила закрытие своего журнала и была к этому закрытию готова. Дело не только, приютившихся в редакции пособниках террористов – шли сложные внутренние процессы перерождения издания из аналитического в пропагандистское.
В письмах Салтыкова 1884 года содержится немало высказываний, на первый взгляд подтверждающих его определение «катастрофы». С упразднением «Отечественных записок» он, многие годы печатавший все свои сочинения только здесь, потерял свою главную трибуну. «Меня, прежде всего, поражает (и до сих пор не могу освоиться), что я лишён возможности ежемесячно беседовать с читателем. <…> Один ресурс у меня оставался – это читатель. Признаться сказать, едва ли не его одного я искренне и горячо любил, с ним одним не стеснялся».
Своё состояние Салтыков определял как «физическую агонию», в письмах не раз жаловался на ухудшение здоровья, связанное именно с закрытием журнала. Однако переживая эмоциональное потрясение, он говорит и о других обстоятельствах перспектив своего труда в «Отечественных записках». Так, после смерти Некрасова он только после долгих раздумий принял решение возглавить журнал. А судя по письму К. Д. Кавелину от 12 мая 1884 года, намечал не продлевать с Краевским контракт на редакторство. Хотя 20 октября 1883 года контракт был продлён до 1 января 1886 года, причины этого – сугубо финансового свойства – названы самим Салтыковым в письме А. Н. Островскому в том же октябре 1883 года: «…мне туго в материальном смысле».
Объявленные в советское время «лучшим демократическим журналом России» тех десятилетий и даже просто «лучшим журналом России» реальные «Отечественные записки» прошли достаточно сложный, даже замысловатый путь существования.
Определение «лучший» нельзя отнести к научным, хотя в литературоведении советского периода с его идеологическими доминантами оно выглядело неоспоримым. Но, например, в обоснование этого качества не приводилось, что было бы логично, количество художественных произведений, увидевших свет на страницах издания, а затем выдержавших проверку временем. В этом смысле, вспомним, «Отечественные записки» оставил далеко позади, например, издававшийся в то же время журнал «Русский вестник», где в 1856 году состоялся второй, «щедринский» дебют М. Е. Салтыкова. У «Отечественных записок» была репутация социал-радикалистского издания, это обеспечивало им достаточно высокий спрос. По данным В. Э. Бограда, «Отечественные записки» в 1882–1883 годах достигли пика своего тиража – более десяти тысяч экземпляров. Тираж «Русского вестника» был куда скромнее.
Сам Салтыков, также в письмах, давал итоговые оценки и самому журналу, и своей деятельности в нём: «Поистине, это был единственный журнал, имевший физиономию журнала, насколько это в Пошехонье возможно. <…> Наиболее талантливые люди шли в “Отеч. Зап.”, как в свой дом, несмотря на мою нелюдимость и отсутствие обворожительных манер. Мне –
Он говорил о необходимости этого журнала «не потому, чтобы… <…> превозносил этот журнал выше небес, но потому что если у него не было положительных качеств, то было отличнейшее качество отрицательное. Он представлял собою дезинфектирующее начало в русской литературе и очищал её от микробов и бацилл. Вы это качество оцените очень скоро, ибо и теперь читать русскую книгу всё равно что нюхать портки чичиковского Петрушки».