Салтыков (Щедрин)

Но, если не считать конъюнктурной публицистики «Отечественных записок» (аналитическая проза Глеба Успенского идёт по особому разряду, ему Салтыков платил по 250 рублей за лист, а Стасюлевич в «Вестнике Европы» предложил только 150), главным «дезинфектором» журнала был сам Салтыков, и закрытие издания не только не стеснило этот талант, а напротив: освобождало его от издательской подёнщины. Таким образом, не вдаваясь здесь в подробности, следует признать, что в его прекращении для Салтыкова были положительные стороны, поначалу не осознаваемые даже им самим.

«Интеллектуальная жизнь этой эпохи – эпохи “мысли и разума” – отличалась интенсивностью во всех сферах, – говорится о России 1880-х годов в академическом издании недавнего, перестроечного времени. – И если техника, наука, живопись, музыка, как известно, переживали расцвет, то и словесное искусство не стояло на месте»[43].

Салтыков не мог не почувствовать двусмысленности положения, в котором он оказался. С одной стороны, возглавляемый им журнал «Отечественные записки», принадлежавший к числу оппозиционных изданий, прекратил своё существование. С другой – сам он, неутомимо писавший циклы сатирических очерков о современности, чрезвычайно популярные в образованной среде, давно возвысился над этими жанрами.

Как автор художественно новаторских книг «История одного города», «Помпадуры и помпадурши», «Господа Головлёвы», «Современная идиллия», Салтыков встал в первый ряд русских писателей, именно писателей, а не публицистов. И в 1880-е годы, когда литература, пусть почти принудительно, оказалась перед необходимостью отвлечься от политической конъюнктуры и заняться «вечными вопросами», он мог продолжить свой труд прозаика-художника, мастера своеобычной психологической прозы.

И продолжил: уже осенью 1884 года выходят его книги «Недоконченные беседы (“Между делом”)» и блистательные «Пошехонские рассказы». В ноябре начинается публикация цикла «Пёстрые письма» в авторитетнейшем российском журнале «Вестник Европы». Освобождённый от бремени органа, превращённого его неверными соратниками из литературного издания в прибежище разного рода подрывных сил, Салтыков обрёл полную творческую свободу. За последние пять лет своей жизни он создал несколько крупномасштабных, подлинно художественных произведений и начал подготовку к изданию своего первого собрания сочинений. Страдая от многих болезней, писатель тем не менее обладал огромной жизненной энергией.

В отличие от своих сотрудников в «Отечественных записках», Михайловского и Скабичевского, Салтыков, оказавшись в состоянии свободного выбора после закрытия их постоянной трибуны, мгновенно обрёл силы для перехода в новое творческое качество. Его же напарники, оставаясь главными фигурантами критического цеха 1880-х годов, не только не смогли освободиться от своих узкопартийных пристрастий, но, пожалуй, даже укрепили их. Продукция и того и другого представляет сегодня интерес лишь как реликт эпохи.

Завершив в августе 1886 года «Пёстрые письма», Салтыков тут же начинает цикл «Мелочи жизни». Это не очень заметное произведение писателя поражает, однако, удивительным сочетанием публицистики и психологической прозы. Ровно через год, 27 августа 1887 года, после журнально-газетных публикаций глав, вышло книжное издание «Пёстрых писем».

И вновь без перерыва – болезни каким-то чудом в который раз отступают – Салтыков начинает неотрывно работать над «Пошехонской стариной» и заканчивает эту самую объёмную свою книгу в январе 1889 года. И хотя своеобразие художественной завершённости финала «Пошехонской старины» щедриноведы продолжают обсуждать до сих пор, сама по себе творческая продуктивность Салтыкова в 1884–1888 годах, вплоть до рокового апреля 1889-го, не вызывает никаких сомнений. Поистине прав был Михаил Евграфович, сказав ещё осенью 1883 года: «Я совсем болен. К прежним болезням, составляющим, так сказать, неприкосновенный фонд, присоединяются случайные: прострел, флюс, болезнь седалищного нерва. А главная болезнь – “Отеч<ественные> зап<иски>”». И наконец от этой главной болезни пришло исцеление. Полное.

Известно свидетельство Плещеева, писавшего Чехову 13 сентября 1888 года о работоспособности Салтыкова: «Этот больной старик перещеголяет всех молодых и здоровых писателей». Красноречиво уже то, что Плещеев, двумя месяцами старше Салтыкова, с 1872 года бывший членом редакции «Отечественных записок», прекрасно знал трудовую неутомимость Салтыкова и ему было с чем сравнивать.