Салтыков (Щедрин)

В этом частном некрологе очевидны важные знаки, прямо подтверждающие репутацию Салтыкова как государственно мыслящего деятеля, последовательного реформатора, а отнюдь не самозабвенного борца с самодержавием, каковым на протяжении почти столетия его повсеместно изображали. Основа его дружеского, доверительного сближениия с Лорис-Меликовым зиждилась на близости их политических воззрений, на общности в понимании целей проводимых в России реформ. И тот и другой в своей многообразной деятельности следовали принципам созидания, эволюционных, а не революционных преобразований. Их критика и неприятие тех или иных общественно-политических и экономических явлений в России исходили не из общего отрицания, а из неустанного и честного поиска реальных компромиссов между идеалом и реальностью. Действуя в необходимых случаях решительно и смело, идя на конфликты с чиновничеством, они оба никогда не брали сторону сил разрушения и противостояли социал-радикализму.

Но тучи сгущались. После того как Михайловского 1 января 1883 года выслали из Петербурга за выступление перед студентами Технологического института, литературная критика и публицистика журнала попали в руки Сергея Кривенко. Однако беда была не в его неспособности должным образом вести эти дела, а в том, что в течение короткого времени он фактически превратил редакцию «Отечественных записок» в конспиративную квартиру «народовольцев» и других террористов.

Это не могло длиться долго, и 3 января 1884 года Кривенко был арестован. 8 марта произошло объяснение Салтыкова с начальником Главного управления по делам печати Е. М. Феоктистовым, а 20 апреля вышло «Правительственное сообщение» о прекращении Совещанием министров внутренних дел, народного просвещения и юстиции и обер-прокурора Святейшего синода издания «Отечественных записок» как «органа печати, который не только открывает свои страницы распространению вредных идей, но и имеет своими ближайшими сотрудниками лиц, принадлежащих к составу тайных обществ».

Часть шестая. Житие Михаила Салтыкова, русского писателя (1884–1889)

В октябре 1876 года постоянно хворавший Салтыков писал смертельно больному Некрасову: «Мы до того отожествились с нашей специальностью, литературным трудом, что сделались вне её почти негодными для существования. В этом отношении наша жизнь может быть названа даже проклятою. У меня не раз бывали порывы выбиться из неё, но я убеждён, что как только настала бы минута освобождения, так тотчас же убедился бы, что мне ничего больше не остаётся, как слоняться из угла в угол без дела».

Обезоруживающе искреннее признание, тем более что здесь оно прямо связывается с изданием «Отечественных записок». Выпуск любого периодического (повременного, как тогда говорили) издания, даже ежемесячного, придаёт жизни всех, кто к этому причастен, совершенно особый характер и, во всяком случае, организует не только труд, но и быт, но и досуг.

Рано или поздно каждый редактор осознаёт себя не вполне самому себе принадлежащим. Другое дело, что это обычно не приводит к решению всё бросить и вернуться в поле свободного творчества. Редактирование газеты, журнала – это жизнь в жизни. И как мы знаем, что наша жизнь конечна, так и в трудах по выпуску журнала мы не забываем, что этот пот и напряжение жил тоже могут безвременно оборваться. Поэтому до гробовой доски не оставлял журнал Некрасов (как не оставил его Белинский), не оставил бы, кашляя и стеная, и Салтыков.

Недоконченные беседы