Сальватор. Части 3, 4

— Это мы сейчас увидим, Овсюг. Прежде скажите, был ли у вас повод для недовольства мною с тех пор, как вы на службе?

— О Всевышний Господь! Никогда, достойнейший хозяин! — поспешил заверить елейным голосом любовник Барбетты.

— А я, Овсюг, имею веское основание быть вами недовольным.

— Дева Мария! Неужели это возможно, добрый мой хозяин?

— Более чем возможно, Овсюг: так оно и есть, и это доказывает, что вы оказались неблагодарным.

— Пусть Бог, который меня слышит, — медовым голосом возразил лицемер, — ниспошлет мне смерть, если я хоть раз забыл о ваших милостях.

— Вот именно, Овсюг, я боюсь, что вы их забыли. Напомните-ка мне о них, дабы я убедился, что у вас хорошая память.

— Добрейший мой хозяин! Неужели, по-вашему, я могу забыть, как меня арестовали на улице Святого Иакова-Высокий порог — у малой церковной двери, после того как я прихватил серебряный крест и золоченый потир; и быть бы мне на каторге, если бы не ваша отеческая забота, благодаря которой я выпутался из этой скверной истории.

— С того дня, — сказал г-н Жакаль, — я приобщил вас к службе. Как же вы отплатили за эту услугу?

— Однако, благороднейший хозяин… — перебил его Овсюг.

— Не прерывайте меня! — строго прикрикнул на него г-н Жакаль. — Я все знаю. Вот уже полгода вы работаете на отца Ронсена из Конгрегации.

— Я действую в интересах нашей святой Церкви! — набожно выговорил Овсюг, с блаженным видом устремив взгляд к потолку.

— Странно вы понимаете ее интересы, Овсюг! — с притворным возмущением воскликнул г-н Жакаль. — Ведь отец Ронсен и его Конгрегация утянули за собой в пропасть господина де Виллеля, а тот — кабинет министров! Таким образом, вы, несчастный человек, сами того не зная, — хотелось бы в это верить! — неизбежно стали возмутителем общественного порядка и, не подозревая того, пошатнули трон его величества.

— Возможно ли это? — растерялся Овсюг, уставившись на г-на Жакаля.

— Вы, разумеется, слышали, что кабинет министров сменился этим утром? Знайте же, несчастный, что вы явились одной из причин этой административной революции. Вас объявили опасным преступником, и я решил, пока в столице не утихнет шум, поместить вас в надежное место, где вы могли бы спокойно собраться с мыслями.

— Ах, добрейший мой хозяин! — вскричал Овсюг, бросаясь г-ну Жакалю в ноги. — Клянусь Богом Всемогущим, что ноги моей не будет в Монруже.

— Слишком поздно! — возразил г-н Жакаль, поднимаясь и нажимая кнопку звонка.

— Смилуйтесь, добрейший хозяин! Смилуйтесь! — взвыл Овсюг, заливаясь горькими слезами.

Вошел Голубок.

— Смилуйтесь! — повторил Овсюг, вздрогнув при виде непреклонного полицейского: он знал, в каких случаях начальник прибегал к помощи Голубка.

— Слишком поздно, — сурово проговорил г-н Жакаль. — Встаньте и следуйте за этим человеком.

Овсюг заглянул в недовольное лицо г-на де Жакаля и, понимая, что спорить бесполезно, последовал за полицейским, сложив руки, как и подобало мученику.

Когда Овсюг вышел, г-н Жакаль снова позвонил.

Вошел дежурный и доложил о Карманьоле.

— Пусть войдет, — кивнул г-н Жакаль.

Провансалец не вошел, а влетел в кабинет.

— Что вам угодно, патрон? — нежным, как флейта, голосом спросил он.

— Сущие пустяки, Карманьоль, — отвечал г-н Жакаль. — Сколько за вами числится обычных краж?

— Тридцать четыре: ровно столько, сколько мне лет, — весело сообщил Карманьоль.

— А сложных, я хочу сказать — со взломом?

— Двенадцать: сколько месяцев в году, — в том же тоне отвечал марселец.

— А покушений на убийство?

— Семь: сколько дней в неделе.

— Вы, стало быть, — подвел итог г-н Жакаль, — тридцать четыре раза заслужили тюрьму, двенадцать раз каторгу и семь раз Гревскую площадь. Итого — пятьдесят три более или менее неприятных приговора. Я правильно сосчитал?

— Все верно, — отвечал беззаботный Карманьоль.

— Вот что, мой добрый друг! О ваших приключениях начинают поговаривать в городе, и я решил на время отправить вас в ссылку.

— В какую часть света? — беспечно спросил Карманьоль.

— Я думаю, вам это должно быть безразлично.

— Да, лишь бы это было не на берегу моря, — отвечал провансалец, смутно начиная догадываться о том, что г-н Жакаль хочет ему предложить туманный Брест или солнечный Тулон.

— Ах, умница Карманьоль, вы, к сожалению, попали в точку: я выбрал для вас живописное местечко, хотя вам оно, кажется, не по душе.

— Господин Жакаль! — сказал, силясь улыбнуться, шутник-марселец. — Уж не вздумалось ли вам меня попугать?

— Вас? Пугать? Дорогой Карманьоль! — удивленным тоном спросил г-н Жакаль. — Разве в моих правилах пугать преданных слуг вроде вас?

— Если я правильно понимаю, — произнес то ли в шутку, то ли всерьез провансалец, — вы мне предлагаете сыграть в каторгу?

— Вы удачно выбрали словцо, изобретательный Карманьоль. Именно сыграть в каторгу. Но вначале я назову ставку. Вы сирота?

— С рождения.

— У вас нет ни друзей, ни семьи, ни родины? Я дам вам и родину, и семью, и друзей. На что же вам жаловаться?

— Скажите прямо, — решительно спросил марселец. — Вы хотите послать меня в Рошфор, Брест или Тулон?