Сальватор. Части 3, 4

Заметьте, что я говорю "готов", а не "смирился". Вы именно готовы, на смирившегося человека вы не похожи. Да, вы правы, — продолжал Жибасье торжественно-назидательным тоном. — Удача действительно порой делает странные скачки. Именно поэтому древние, а они были отнюдь не глупы, представляли ее иногда сидящей на змее, и это означало, что она выше осторожности. Впрочем, на вашем месте, повторяю, я не мешал бы своему воображению — такой ум, как у вас, никогда не дремлет, — но вместе с тем тревожиться не стал бы. Что с вами может случиться? Вы имели счастье с самого раннего детства остаться сиротой и теперь не боитесь потерять родителей или оказаться ими опозоренным. Вы не женаты, значит, вам не грозит потеря супруги или ее измена. Вы миллионер, и значительная часть вашего состояния — в недвижимости, а это значит, что опасаться вам следует лишь нотариуса, который может вас разорить, или несостоятельного должника, способного вас обобрать. У вас крепкое здоровье, эта добродетель тела; вы обладаете добродетелью, этим здоровьем души. Сограждане вас уважают и собираются избрать депутатом. Указ о награждении вас орденом Почетного легиона как благодетеля человечества находится на подписи: это, я знаю, пока тайна, но могу сообщить вам об этом по секрету. Наконец, господин Жакаль так высоко вас ценит, что дважды в неделю, несмотря на то, что он очень занят, принимает вас у себя в кабинете и беседует с вами с глазу на глаз. Словом, вы получаете и еще получите справедливое вознаграждение за пятьдесят лет филантропии и честной жизни. Чего вам не хватает, послушайте? Ну, чего вам бояться? Говорите!

— Кто знает! — вздохнул г-н Жерар. — Неизвестности, дорогой господин Жибасье.

— Вы все о своем? Ладно, не будем больше об этом! Поговорим о другом.

Господин Жерар махнул рукой, словно хотел сказать: "Поговорим о чем вам угодно, лишь бы говорили вы, а я слушал".

Очевидно, Жибасье понял его жест как согласие и продолжал:

— Да, поговорим о чем-нибудь более веселом. Это ведь нетрудно, правда?

— Нет, не трудно.

— Сегодня вы давали ужин нескольким друзьям, дорогой господин Жерар? Заметьте, что я позволяю себе называть вас "дорогой господин Жерар", потому что и вы время от времени зовете меня "дорогим господином Жибасье"… Вот только что вы оказали мне эту честь.

Господин Жерар кивнул.

Жибасье облизнул губы.

— Должно быть, вы задали недурной ужин, а?

— Не хочу хвастать, но, по правде говоря, думаю, что так.

— Я так просто в этом уверен, судя по запахам, доходившим из кухни в переднюю, где я вас дожидался.

— Я сделал все что мог, — скромно сказал г-н Жерар.

— И ужинали вы в парке, на лужайке? — продолжал Жибасье.

— Да.

— Смотрелось, должно быть, чудесно. Вы за ужином пели?

— Не успели: вы пришли перед самым десертом.

— Да, я свалился среди этой семейной идиллии, словно бомба, как Банко из "Макбета" или Командор из "Дон Жуана".

— И правда, — попытался улыбнуться г-н Жерар.

— Но признайтесь, — продолжал Жибасье, — что в этом есть и ваша вина, дорогой господин Жерар.

— То есть как?

— Ну разумеется! Предположим, вы оказали бы мне честь и пригласили бы меня вместе с вашими друзьями. Готов поставить тысячу против одного, дорогой господин Жерар, что если бы я сидел у вас с самого начала ужина, то к концу его я не пришел бы вам мешать.

— Поверьте, дорогой господин Жибасье, — поспешил сказать г-н Жерар, — что я весьма сожалею о своей забывчивости. Но уверяю вас, что это произошло не нарочно и только от вас зависит, чтобы я исправил свою оплошность.

— Нет, клянусь честью, — возразил Жибасье, изображая глубокую печаль, — нет, клянусь честью, я на вас сердит.

— На меня?

— Да, вы ранили меня в самое сердце. А вы знаете, — продолжал Жибасье, патетическим жестом поднося руку к груди, — сердечные раны смертельны!.. Увы, — прибавил он, переходя от печали к сетованиям, как перед тем перешел от меланхолии к печали. — Снова я обманулся в своей доверчивости, еще одна иллюзия умирает, еще один черный лист запечатлен в книге моей и без того невеселой жизни! О дружба! Непостоянная легкомысленная дружба, которую лорд Байрон опрометчиво назвал "любовью без крыл"! Сколько страданий ты мне причинила и еще доставишь в будущем! И автор "Мира как он есть" поистине превзошел тебя, поэт-аристократ, когда вместо оды или хвалы Дружбе воскликнул с горечью: "Ныне твои алтари, о богиня, не освещает жертвенный огонь! Под сводами твоего храма не звучат гимны твоих рабов! Согнанная выгодой со своего векового места, ты бродишь одна, всеми покинутая, жалкая игрушка придворной черни и всех этих ничтожных смертных, утомленных гнусной жадностью! Среди людей, кичащихся богатством, происхождением, величием, кто обратит внимание на твои крики, кто сжалится над твоей несчастной судьбой, кто придет в твой храм?" Увы, увы, незадачливый Жибасье, как Портленд, герой поэмы, — единственный, кто еще хочет туда войти!

После этой претенциозной цитаты, всю педантичность которой вряд ли оценил г-н Жерар, бывший каторжник вынул из кармана желтый платок и сделал вид, что вытирает глаза.