Самая главная тайна

Он сел на скамеечку и стал ждать. Не прошло и минуты, как из-за развалины показался Трембач. Глаза его шарили по земле, острый нос, казалось, вынюхивал самые тонкие запахи. Остановившись на крылечке флигелька, Трембач подергал за ручку двери и зловеще проговорил:

— Так, так, так!

Желая отвлечь внимание историка, Валька кашлянул.

Пан историк обернулся, осклабился, обнажив сразу все свое золото, и поклонился с самым приветливым, дружеским видом.

— А-а, молодой человек, здравствуйте! Простите великодушно, что разбудил вас. Мне хотелось бы переговорить с вами о весьма важном деле. Позволю себе присесть рядом. Вы, надеюсь, уделите мне пять — десять минут времени? Очень, очень важное и серьезное дело.

— Пожалуйста, — сказал Валька, отодвигаясь.

— Не скажете, где находится сейчас... э-э... барышня? — осведомился Трембач. Он хотел сесть, но, видимо, передумал и только наклонился пониже, ожидая ответа.

— Не знаю. Она ведь в отпуске.

— Гуляет, следовательно? Ну-с, ну-с... И всегда она так? Или только сегодня?

— Не знаю. Я за ней не слежу.

— Понимаю, понимаю. Но позвольте... э-э... как бы это... сегодняшнюю ночь она провела дома?

— Где же еще? Конечно.

— Вы в этом уверены?

— Уверен. Она никуда не уходила. А в чем дело?

Возможно, Магда куда-нибудь уходила. Может быть, она даже и не ночевала дома. Но Валька решил, что будет лучше, если он успокоит пана историка. Но тот снова наклонился, пожалуй, еще ниже, чем прежде, и полушепотом спросил:

— Кто у нее был два или три дня назад, не скажете? Это очень важно.

— Я никого не видел, — ответил Валька, выдерживая прямой, пристальный взгляд директора музея.

Пан историк распрямился и недовольно проговорил:

— Я смею надеяться, что вы мне говорите правду. Дело очень важное, государственное. В окрестностях бродит преступник. Он очень опасен. Я хочу предупредить вас и вашу маму.

— Опасный преступник? — Валька сделал удивленные глаза. — Почему же его не ловит милиция?

— Это не такой преступник, которого должна ловить милиция. Но он в кольце и непременно будет схвачен.

— Ничего не слыхал об этом, — пожал плечами Валька. — Дементий Александрович сегодня звонил, он предупредил бы маму об опасности.

— Товарищ полковник еще ничего не знает, — поспешно прибавил Трембач, и Валька сразу понял, что историк врет и изворачивается.

В общем, никакого преступника и в помине не было. Наоборот, преступником можно было считать пана историка. Это он, без всякого сомнения, покушался на жизнь Валентина Марчука, а теперь хочет разнюхать, известно ли что-нибудь об этом Магде и Вальке. Известно, известно! Но Валька ни слова ему не скажет, пусть Трембач не надеется.

— Нет, — повторил Валька, — я ничего не знаю, никого не видел и не слышал никаких разговоров о преступнике. Ничем помочь вам не могу.

— Возможно, он сюда не заявлялся, возможно, — согласился Трембач, все еще не отрывая от Валькиного лица своего недоверчивого взгляда. — Следовательно, никаких подозрительных фактов вы сообщить не можете?

— Не могу, пан историк, — подтвердил Валька.

— Фу, фу! — с негодованием сказал ученый историк и даже поморщился, словно ему стало очень неприятно. — От кого вы научились, молодой человек, такому позорному обращению? Меня зовут Андреем Богдановичем. Я не пан, не пан, а в крайнем случае, официально — товарищ.

— Да, да, — спохватился Валька. — Но здесь вас все так зовут.

— И барышня в том числе? Так, так, так, — злорадно сказал Трембач. — Она обо мне вам рассказывала? Что же такое она говорила, позвольте узнать?

«Вот привязался!» — подумал Валька.

— А что вы книжку про партизан написали, — ответил он. — И что вы все знаете.

— И только?

— В общем, да... Что же еще?

— Но что же я знаю? — допытывался директор музея, заслоняя Вальку от солнца.

— Про войну, про историю...

— И только?

Вальке надоело сидеть, как в клетке, под тяжелым взглядом Трембача. Он встал и сказал с чувством оскорбленного достоинства:

— Товарищ историк, я вас не понимаю. Чего вы от меня хотите?

Директор музея вдруг преобразился. На его лице засияла золотая улыбка.

— Умоляю вас, не беспокойтесь, молодой человек, — заискивающе проговорил он. — Мы, люди, пережившие такую войну, подозрительны. Я хотел проверить кое-какие свои сомнения. Но, уверяю вас, это, в сущности, пустяки. О преступнике я преувеличил. Это, так сказать, э-э-э... художественный образ. Не принимайте наш разговор во внимание. Считайте его как бы шуткой, к вам ни в коей мере не относящейся.

Директор музея отвесил Вальке поклон, озолотил еще раз неискренней улыбкой и удалился. Он был высок, сутул и тощ. Черный пиджак болтался на нем, как на длинной жерди. Казалось, что пан историк до крайности немощен и обессилен.

Но Вальке припомнился длинный багор, которым Трембач орудовал вчера, и сразу стало ясно, как обманчива внешность этого человека.

«Он враг!» — подумал Валька. Вывод пришел совершенно неожиданно. Фактов, подтверждающих, что это так и есть, у Вальки не было. Но он мог побиться об заклад, что не ошибается.

«Где-то здесь и надо искать самую главную тайну!» — мелькнула еще одна мысль.