Самая главная тайна

Снилось ли ему что-нибудь? Наверное, снилось. Но он не успел об этом подумать. Валька ни о чем не успел подумать, когда открыл глаза и увидел Дементия Александровича.

И с этого мгновения началось то, что Валькина мать назвала впоследствии «адом кромешным». Начался новый день. Он был жестоким для некоторых. Но для многих он стал днем избавления от несчастий и бед.

Часть шестая

Разрыв

Полковник Скорняк стоял возле кровати и в упор глядел на Вальку. Ноги у него были широко расставлены, руки он держал за спиной. Но не это испугало Вальку. Испугало недоброе, почти жестокое выражение лица Скорняка. Валька был поражен.

— Дементий Александрович... — прошептал он.

«Может, я сплю?» — мелькнуло у него.

Однажды вот так же спросонья он увидел над собой историка Трембача. Но директор музея тогда улыбался, сверкая золотом зубов. Он говорил какие-то дружелюбные и даже ласковые слова. А Дементий Александрович угрюмо молчал. Взгляд его был суров, беспощаден. Так глядят на преступников.

Валька не выдержал и вскрикнул:

— Мама!..

И тотчас же распахнулась дверь и мать вбежала в комнату. Валька понял, что она стояла по ту сторону двери, ждала.

— В чем дело? Дёма... что такое?

Скорняк повернул к ней голову и резко произнес:

— Не мешай, Софья. Выйди.

— Но, Дёма...

— Выйди вон! — перебил ее Скорняк, и Валька не узнал голоса полковника: таким грубым и злым он стал.

— Пожалуйста, — мать умоляюще взглянула на Скорняка. — Но я прошу...

Она пожала плечами, испуганно взглянула на Вальку и, как слепая, пошарив руками по двери, беззвучно вышла.

— Вставай! — повернувшись к Вальке, коротко сказал полковник. Это был приказ.

Валька сжался под простыней, но делать было нечего, приходилось подчиняться. Он медленно отодвинул простыню и, не подымая глаз, свесил с кровати ноги.

— Гляди на меня!

Валька невольно повиновался.

И тогда Скорняк высвободил из-за спины руки и поднял их над головой. В каждой руке было зажато по тетрадке.

— Что это такое? — спросил полковник.

«Мой дневник!» — догадался Валька.

— Как все это расценивать? — продолжал Скорняк, потрясая тетрадками.

Открылся обман! Так вон в чем дело! Полковник разыскал и прочитал Валькин дневник! Щеки у Вальки стали заливаться краской, побагровели.

— Разрешите мне одеться, — чуть слышно прошептал он.

— Значит, ты мне лгал? — холодно спросил полковник.

Валька потянулся за брюками, стал просовывать в штанины ноги.

— Кто тебя научил вранью?

Валька надел брюки, дрожащей рукой снял со спинки стула рубашку.

— Кто, я спрашиваю, тебя научил лгать? Не мать, я надеюсь? Твои новые друзья? Прекрати копаться в одежде, негодяй! Отвечай.

Валька изумленно вскинул голову. Он не ожидал, что полковник обзовет его таким грубым словом.

— Что... вы... сказали? — с трудом выговорил он.

— Ты негодяй! — громче повторил Скорняк.

Услыхав этот выкрик, мать снова вбежала в комнату.

— Дёма!.. Я прошу тебя, Дёма!..

У нее в глазах были испуг и мольба.

Скорняк раздраженно швырнул одну из тетрадей ей под ноги, топнул ногой и замахнулся кулаком.

— Я тебе что сказал: выйди и не показывайся, пока я не позову! Ну — марш!

И он вдобавок ко всему грязно выругался.

Мать охнула, закрыла лицо руками, попятилась. Вальке показалось, что она вывалилась за дверь.

— Как вы смеете так!.. — возмущенно крикнул Валька. Он вдруг почувствовал, что страх, заставлявший его пригибаться, полностью исчез. Стыда, опалившего огнем щеки, тоже не было. Валькино лицо теперь горело не от стыда, а от возмущения.

Валька вскочил.

— Сидеть! — Скорняк шлепнул Вальку тетрадкой по щеке. — Ты все-таки привез сюда вещи этого подонка! Кинжал не утопил в реке, щенок, а привез и сплавил таким же подонкам, как Проскуряков! Куда ты подевал кинжал? Говори! Все равно все скажешь: кто они, эти твои дружки? Кто такой этот тип «демобилизованный воин?» Где он сейчас? Говори!

«Говори, говори, говори!» — как тетрадкой, хлестал Скорняк резкими, злыми словами. Это был допрос — и не простой, а жестокий, подлый. Валька оторопел, задохнулся. На глазах у него выступили слезы ненависти.

— Я тебя заставлю отвечать, щенок, ты у меня заговоришь!

Валька не видел перед собой ничего, кроме мокрого орущего рта. Но этот рот не мог принадлежать тому Дементию Александровичу, которого Валька знал уже больше месяца. Не полковник Скорняк, бывший партизан, стоял рядом. Кричал и топал ногами совсем другой человек, может быть, преступник, враг, надевший форму полковника милиции. И когда эта догадка дошла до Валькиного сознания, он вскинулся и прокричал со всею силою ненависти:

— Вы фашист, фашист, вот вы кто такой!

— Что-о-о? — задохнулся от гнева Скорняк, хватая Вальку за плечи.

В этот миг Валькина мать вновь ворвалась в спальню. Она бросилась к Скорняку, обхватила его сзади руками, потянула на себя, отрывая от сына. Но Скорняк отшвырнул ее плечом. Мать упала на пол.

— Не смейте! — звонко крикнул Валька. — Не смей бить маму, фашист проклятый!

Перед его лицом мелькнула рука полковника. Валька укусил Скорняка за палец.

— А-ах! — вскрикнул тот. — Щенок, ты так!..