Самая главная тайна

Валька не мог в двух словах объяснить, по какому праву Фома считал велосипед своей собственностью. Знал лишь одно: если Фома требует — велосипед нужно отдать.

Объяснить решил сам Владек.

— Я скажу, — не отрывая рук от руля, вмешался он. — У Мельникова совесть заговорила. В каких он условиях жил? Ты был у него? Отдельная комната, кровать, умывальник. Это же буржуйские условия! А совесть у Мельникова, — он благосклонно взглянул на Вальку, — не буржуйская. Наша, советская, пионерская у него совесть. Вот она и заговорила у него в душе. И он сказал: бери, Владек, мой велосипед. Это тебе компенсация.

— Я не говорил, что компенсация, не ври.

— Не ты сказал, что компенсация, правильно. Это мой отчим сказал. Но разве дело в словах? Смысл один. — Фома потянул велосипед к себе. — Ну, я поехал. У меня еще делов сегодня много.

— Не торопись, — сказал Петька. — Компенсация, говоришь? А не мало тебе компенсации? По носу вдобавок не хочешь?

— Не надо, Петька, велосипед принадлежит ему, я слову не изменю. Он его получит, но сначала пусть ответит на один важный вопрос. Ко мне милиционер приходил, о тебе спрашивал. Откуда милиционер узнал, что Петька у меня был, а, Фома?

Такого вопроса Владек явно не ожидал. Он смутился и даже на миг выпустил из рук руль велосипеда. Но только на миг.

— На то он и милиционер, чтобы знать.

— Кроме меня, Петьки да тебя, об этом никто не знал. Отвечай, Фома!

— Не буду я отвечать на такие странные вопросы.

Фома снова потянул велосипед к себе, но Валька велосипед придержал.

— Уловку придумал, да? Отдавать не хочешь?

— Отдам, отдам, не беспокойся. Это ты донес на Петьку?

— Ну да, кто же это тебе сказал? — совсем смешался Фома. — Нужно мне...

Глаза у Фомы забегали как у затравленного.

— Тогда кто же?

— Не знаю... отчим, может.

— А отчиму кто сказал?

— Кто-кто... Узнал где-нибудь.

Фома оглянулся. Сбежать? Если рвануться с места, может, и не догонят... Но тогда прощай велосипед. Нет уж, лучше пусть изобьют, зато велосипед будет его.

Фома не произнес этих слов. Валька прочитал их у Владека на лице.

— Эх ты! — с презрением сказал он. — Товарища предал! Какая же у тебя совесть? Буржуйская или советская? Полосатенькая она у тебя, Фома, вот что я тебе скажу! А еще сын героя. Отец-то ведь у тебя герой был!

— Ты это брось... буржуйская, — залепетал Фома. — Ты это брось... У меня совесть как совесть. Нечего тут. Жалко велосипед, так и скажи. А на отца не сваливай.

— Это я-то на отца сваливаю? — возмутился Валька.

— Все ясно, — снова вмешался Петька Птица. — Мало оказалось ему компенсации, добавить надо!

— Ну бей, ну бей! — крикнул Фома, еще сильнее вцепившись в руль велосипеда.

— Тебя? Бить?

Петька презрительно сплюнул.

— Какое у нас наказание за предательство? — обращаясь к Вальке, спросил он. — От меня он уже получил. Настала твоя очередь.

— Плевать?..

— И без рассуждений.

— Может, прощение заставить его попросить?

— Ты клятву давал?

Валька кивнул и, зажмурившись от неловкости, плюнул Владеку в лицо.

Фома вытер щеку ладонью.

— Все?

— А что, мало? — взъярился Петька Птица. — Проваливай!

Фома проворно развернул велосипед, разогнал его и, вскочив в седло, закричал:

— Дураки! Ну и плюнули, ну и что? А я все равно вас умнее! Ур-ра-а!

— Мала, мала компенсация, — сквозь зубы выдавил Петька. — Ну ладно, пусть немного покатается!..

А Фома, удаляясь на Валькином велосипеде, упоенно орал:

— Дураки-и! Дурачищи-и! Так вам и надо-о!

— Так вот он какой, Фома неверный, — сокрушенно произнес Валька.

— В семье не без урода, — подытожил Петька Птица.

Правда

Теперь, когда наша история подходит к концу, настало время правдиво рассказать о том, что узнал Валька о предательских делах Скорняка и его сообщников[14].

В книге о партизанском отряде Мельникова, которую написал бывший директор Большелипского краеведческого музея Трембач, было много вымысла и подлой лжи. В этой книжонке Трембач, а точнее, граф Штептицкий, фашистский недобиток, пригретый одной из западных разведок, всячески старался возвеличить Скорняка, бросить тень на командира отряда Мельникова и, самое главное, очернить, нарисовать карьеристом и предателем отважного чекиста Проскурякова.

Кто же такой на самом деле был Скорняк?