Самая подходящая леди (ЛП)

Глава 4

На следующее утро Гвендолин проснулась очень рано. Она оделась, черкнула коротенькую записку матушке, мол, отправилась на прогулку, и, взяв альбом с карандашами, выскользнула из спальни.

В доме царила тишина: определенно, большинство гостей леди Финчли не разделяло ее любви к рассвету и утренней росе. Гвен заглянула в комнату для завтрака — никого, если не считать лакея, чрезвычайно удивленного ее появлением. Заверив последнего, что в половине шестого ей не требуется плотного завтрака, Гвен удалось получить скромный ломтик хлеба, который она подумывала разделить с утками на запримеченном ею по приезде озере.

Утро выдалось чудесным: свежее, прохладное, с легким туманом, который, как известно, уже через час совершенно развеется. Гвендолин просто обожала такие мгновения. Казалось, мир принадлежит лишь ей одной. Есть только она и природа. Гвендолин Маргарет Пэссмор и миллион былинок.

Что-то проскочило мимо ног.

Гвендолин Маргарет Пэссмор, миллион былинок и маленький кролик.

Гвен улыбнулась.

Она шла по тропинке, следуя указаниям леди Финчли, и тихонько напевала. Хлеб в ее руках не был теплым, но пах как свежеиспеченный, и, отломив кусочек, Гвен с удовольствием его съела.

М-м-м, как вкуууснооо! Похоже, утки останутся ни с чем.

Где-то через четверть часа она ступила на берег озера. Оно оказалось вовсе не маленьким, с заболоченными участками и множеством деревьев у кромки. И все же и вполовину не так велико, как озеро у нее дома. Сунув в рот ещё один кусочек хлеба, Гвен огляделась в поисках сухого места, чтобы присесть. Земля выглядела не слишком влажной, но всё же мягко проседала под ногами. Гвен вздохнула — придется найти камень.

Она снова принялась напевать, переходя от Моцарта, которого играла на фортепиано, к более задорной мелодии, неизвестного — и, вероятнее всего, неподобающего — происхождения. Раннее утреннее солнце бликами отражалось в воде, и Гвен наклонила голову, чтобы определить точный угол света. Она одна. Какое же это счастье!

Ее матушка никогда не понимала, что такого находит дочь в этом спокойном, тихом уединении. До чего же странно, как некоторые могут души не чаять в человеке и всё же совершенно не понимать, что делает того счастливым.

В десяти шагах от себя Гвен увидала огромный плоский валун и направилась к нему, откусив еще хлеба. Проведя рукой по влажной поверхности камня, она решила, что та не сильно сырая, и села. Туман потихоньку рассеивался, воздух теплел, и Гвен, сняв перчатки, вынула любимый карандаш и принялась рисовать.

Набросав дерево, росшее по ту сторону тропинки, Гвен ни с того ни с сего добавила белку, хотя вокруг не наблюдала ни единой. Прервав работу, она присмотрелась к рисунку. Может, белка несколько великовата?

Или…

Не достаточно велика.

Она перевернула страницу и принялась рисовать заново: быстренько изобразив дерево поваленным, Гвен украсила его гигантской белкой. Вот теперь совсем другое дело. Она улыбнулась, даже захихикала, пририсовав зверю огромные, страшные когти.

Гвен ни за что не показала бы такое своей матушке. Никогда. Никогда-никогда. Та не перенесет подобного зрелища. Скончается от потрясения.

И все же картинке чего-то не доставало. Белка не должна быть злой.

Ты не чудовище, — пробормотала Гвен, — ты просто чудовищно огромна. — И принялась рисовать белку-даму, которая, почему-то, вышла точной копией белки-мужчины, только в причудливой шляпке.

Пожалуй, это худший из всех ее рисунков.

И, весьма вероятно, самый любимый.

Тем не менее его придётся сжечь. Попадись он кому-то на глаза, подумают, что она безумна, и тогда…

Шлеп.

Гвен замерла. В воде кто-то есть?

Ну конечно, там кто-то был. Вопрос в том, кто, или нет, вопрос в другом: успеет ли она собрать свои вещички и незаметно скрыться?

Сейчас она совершенно не желает ни с кем беседовать. В это замечательное утро ей так хорошо одной! Не говоря уже о том, что тот человек в воде, кем бы он ни был, окажется, как подсказывает логика, мокрым.

А значит, одетым непристойно, если вообще одетым.

Пылая от смущения, Гвен схватила перчатки, сунула альбом под мышку и вскочила на ноги. Она заспешила по тропинке назад настолько быстро, насколько ей это удавалось, но земля все еще была сырой, а камни — мшистыми и влажными, и страха в ней оказалось гораздо больше, чем осторожности.

А-ах!

К сожалению, удержаться от этого возгласа она не могла. У неё земля выскользнула из-под ног, и Гвен испытала отвратительное чувство полёта, прежде чем плюхнулась — и очень сильно! — на пятую точку.

— О-ох, — простонала она. Как же больно! Ужасно больно! Сердце колотилось как безумное, желудок будто наизнанку вывернуло, и…

Кто здесь?

Гвен сглотнула. Голос мужской. Разумеется, мужской: какая женщина станет плескаться в озере в такую рань?

— Здесь кто-то есть?

Возможно, если вести себя тихо-тихо…

Отзовитесь!

О нет, ни за что! Она подтянула под себя ноги и осторожно — очень осторожно — начала подниматься. В своем темно-зеленом плаще она должна сливаться с деревьями, и…

— Мисс Пэссмор?

О нет!

— Мисс Пэссмор, я знаю, что это вы.