Самая шикарная свадьба

На голове у него был полнейший беспорядок, ему бы следовало давно сходить в парикмахерскую, но Иннокентию, видимо, было недосуг. И тут мне вдруг почудилось, что у него в голове нет ни гипоталамуса, ни мозолистого тела, ни гипофиза, ни таламуса, ни эпиталамуса, ни полушариев – одним словом, нет ничего за высоким лбом его, кроме скрученной мочалки волос вместо головного мозга, и что им там уже не хватает места – они прорвались наружу и растут теперь буйно и беспорядочно.

Он уставился на нас, а мы на него. Я думала о его волосах, занимающих черепную коробку, Анжела стояла как вкопанная, разглядывая с большим интересом вечного юношу, а сам хозяин, наверное, ни о чем не думал – ведь у него вместо головного мозга клубок волос…

Молчание прервала Анжела – прервала грубо и неожиданно – она вдруг начала истерически ржать. Я дернула ее за руку – раз, другой, но, казалось, от этого она расходилась еще больше.

– Ой, здгасте! – наконец прорезался Иннокентий.

– Здравствуй, – как можно вежливее проговорила я. – Это моя подруга Анжела, она очень хочет с тобой познакомиться. Ты не расстраиваешься, что она со мной приехала?

– Ой! Какая большая! – завороженно воскликнул он и, подумав, добавил: – Пускай лучше она на мне женится.

– Вот и договорились, – радостно сказала я, а с Огурцовой в этот момент случился настоящий истерический приступ.

На кухне всю мебель составляли облезлый стол, табуретка и перевернутый деревянный ящик из-под овощей. На столе – грязные чашки и блюдце с глубокой трещиной, на котором лежало угощение – две вафли. Иннокентий деловито налил в чашки воды из-под крана, посмотрел на нас, потом перевел взгляд на блюдце с вафлями, подумал, разломал их, а лишнюю половинку, бережно завернув в газету, убрал под ящик.

– Давайте чай кушать, – сказал он.

– Иннокентий, значит, вот здесь ты и живешь? – спросила я по двум причинам – чтобы избежать «чаепития» и пройти в комнату. – А покажи, где ты спишь.

Бывший бабушкин ученик запрыгал по коридору, я устремилась за ним, сказав Огурцовой:

– А ты пока чайку попей.

О лучшей квартире для нашего предприятия нечего было и мечтать! Обшарпанный коридор с большой коробкой и гвоздем – видимо, коробка предназначалась для обуви, а внушительный гвоздь служил вешалкой для одежды.

– Вот здесь! – воскликнул Иннокентий, войдя в комнату. Он указывал на необъемное белое шелковое полотно.

– Что – здесь? – не поняла я.

– Сплю.

В комнате действительно не было кровати. Тут, в отличие от кухни, мебель отсутствовала вовсе. Огромная тряпка занимала почти половину помещения, в одном углу были навалены горой любовные романы, в другом – вещи: и летние, и зимние, и обувь – все вместе. А также повсюду валялись фантики от вафель с кокосовой начинкой.

– А где кровать? – удивилась я. – И что это за тряпка, на которой ты спишь?

– Это пагашют.

– Что?

– Пагашют, – повторил он.

– Парашют? – переспросила я, не веря собственным ушам.

– Да.

– Откуда ты его взял?

– Ну-у, – неопределенно промычал он, и я поняла, что не дождусь от него ни слова.

– А пойдемте все вместе в гости к Вере Петровне! – с молодым задором воскликнула я. Иннокентий вдруг схватился за резинку тренировочных и принялся подпрыгивать – такое было впечатление, что он прыгал в мешке. – Ты согласен?

– Да! Да! Да!

– А переодеваться не будешь?

– Там холодно? – серьезно спросил он.

– Нет, жарко.

– Не буду.

– Анжела, пошли! – крикнула я и снова заговорила ангельским голоском: – Сейчас придем к Вере Петровне, я схожу, куплю чего-нибудь к чаю. Что ты хочешь?

– Вафли с кокосовой начинкой.

– Хорошо, куплю тебе вафли с кокосовой начинкой, – нежно говорила я, закрывая дверь. – Ну, иди, вызывай лифт.

Он вызвал лифт – я положила ключи в карман.

Икки с Пулькой глядели в недоумении то на Иннокентия, то на переминающуюся с ноги на ногу Анжелку.

– Держи! – шепнула я и передала Пульке ключи. – Это мои подруги, Иннокентий. Это они купят тебе вафли и затем придут к Вере Петровне.

– А мы?

– Мы прямо сейчас идем к первой учительнице твоей, – и я потащила его к Мисс Бесконечности.

В это время члены содружества должны были отволочь Михаила к Иннокентию домой и привязать его к спинке кровати. Но кровати у бывшего бабушкиного ученика не было, так что к чему они привяжут здорового чернобрового детину, неизвестно.

Мы вошли в бабушкину комнату, она сидела за «столом» и что-то строчила карандашом на пожелтевшем тетрадном листе.

– Бабушка, здравствуй!

– Маша, деточка, Иннокентий! – взвизгнула она не столько от радости, сколько от неожиданности нашего появления.

– Что ты делаешь? – спросила я, зная почти наверняка, что она сочиняет очередное письмо для Николая Ивановича.

– Письмо президенту пишу, – важно сказала она.

– Зачем?

– Ты помнишь Раечку, ну из больницы? – нетерпеливо воскликнула Мисс Бесконечность.

– А, это та пройдоха, которая накормила тебя бисакодилом, после чего заставила меня еще и клизму тебе поставить?

– Никакая она не пройдоха! Она удивительный, отзывчивый, бескорыстный человек. Я так по ней скучаю, а она почему-то ни разу мне не позвонила!

– Ну, а при чем тут президент?