– Да. Но ночуем мы вместе. Иногда он приезжает ко мне, иногда я ночую у мамы. Во сне он еще больше похож на тебя. – Она хотела продолжить фразу, но в последний момент осеклась и замолчала. – Знаешь, наверное, прозвучит странно, но я ни минуты не сомневалась в том, что хочу этого ребенка. Мама не отговаривала меня, а отец… отец не очень хорошо это воспринял, но он знал, что меня переупрямить невозможно – это было бы то же самое, если бы он переупрямил самого себя. Наверное, даже хуже.
– Это уж точно, – вставил Константин, правда, без обвинительных ноток в голосе, после чего положил руку на колено. – Присядь-ка. Тебе, наверное, там неудобно.
– У меня не было никакого страха перед беременностью или перед родами, – продолжила она. – Вообще не было никаких опасений, хотя беременность, как ты понимаешь, оказалась для меня полной неожиданностью. Почему-то я сразу приняла это, без размышлений, слез или чего-то там еще. И еще я, может быть… видела в этом какую-то уменьшенную копию наших отношений. Думала, что это будет их продолжением. Что я смогу оставить себе частичку того, что было, даже разрушив все и отмахнувшись от прошлого. Мама, конечно, мне помогла. Я провела с Натанаэлем всего три месяца, и даже эти три месяца работала дома, несмотря на то, что чувствовала себя отвратительно. А потом я вышла на работу. Если бы мама не помогала мне, то пришлось бы худо.
– Нам нужно определиться с этим.
– С чем? – не поняла Марика.
– С тем, что произошло между нами за эти несколько дней. Мы должны расставить все по местам.
– Разве я не сказала, что я тебя…
– Этого недостаточно.
– Понимаешь, я чувствую себя не в своей тарелке. До тебя я не возвращалась еще ни к одному мужчине.
– Я до тебя тоже не возвращался ни к одной женщине.
– Да, вот только мужчин у меня было раза в два больше, чем у тебя женщин. Ладно, не важно. – Марика потрепала волосы. – Это начать все сначала. Понимаешь? С самого начала. С нуля. По крупицам.
– Я понимаю. – Константин обнял ее за плечи. – Поверь, мне тоже нелегко. Во мне до сих пор живы воспоминания о Лие. И, думаю, они будут жить еще очень долго. Вероятно, это неправильно, так не должно быть, и я повел себя как последний сукин сын, когда позвонил своей бывшей жене и пригласил ее на ужин после семи лет молчания. Но я люблю тебя, Марика.
– Ты сукин сын, – сказала она, – но очень умный. Если бы еще не твоя гадкая работа…
– У меня не гадкая работа, – перебил Константин.
– Если мой мужчина вынужден носить табельное оружие, у него гадкая работа.
– А если бы твой мужчина решил вернуться в армию? У него тоже было бы табельное оружие. Это не была бы гадкая работа?
– Вам, мужчинам, только и подавай возможность доказать, что вы герои.
– Хватит, – опять перебил ее Константин. – Кажется, мы договаривались не обсуждать мою работу?
– Я передумала, – ответила Марика коротко. – Я не хочу думать о том, что завтра тебя убьют.
– Меня никто не убьет. Разве что ты меня замучаешь до смерти этой неопределенностью.
– Я ненавижу твою работу, – сказала она. – Потому что она забрала тебя у меня.
– Этого больше не будет. Теперь забирать меня у тебя будет только магистерская диссертация.
– Как же ты любишь издеваться надо мной!
– Такой уж у меня характер. – Он встал. – Давай закончим разговор о табельном оружии, работе и диссертациях. Нас ждут. После обеда мы поедем в Тайное Место. Как ты на это смотришь?
– Очень даже положительно. А после Тайного Места мы поедем к тебе?
– А что ты будешь делать, если ко мне кто-нибудь ворвется, и мне нужно будет воспользоваться табельным оружием?
– Я буду подавать тебе патроны.
– Уже седьмой час, – сообщила она. – Берта ждет нас к ужину.
– Ты думаешь, что у меня есть силы ужинать? – спросил Константин после паузы, даже не поворачивая к ней голову. – Я голоден, как волк, но сил для того, чтобы спуститься, у меня не осталось. Может быть, мы поужинаем в постели?
– Мы должны спуститься, иначе мы не выйдем из спальни до утра.