Самая страшная книга 2016

Зятя нашел на поляне Кудеяровой. Тот червей копал под деревьями. Присвистывал весело, кафтан с шапкой на ветках висели. Жарко, видать, стало от работы напряженной.

– За что дите изувечил, ирод? – спросил лесник.

Нагло рассмеялся Федька:

– Мое дите, захочу – совсем убью.

При форме был лесник, при параде. А при параде нож носить полагалось. Крепкий нож, острый – в сердце Федькино как по маслу вошел. Тот и захрипеть не успел, рухнул наземь. Савельич лопату, какой зять червей копал, поднял. В овраг спустился. Пока могилу рыл, придумал, как убийство скрыть. С поляны раздались странные звуки, какое-то хлюпанье. «Неужто не до конца убил или пришел кто», – сердце ухнуло вниз. Савельич выглянул. Нет, показалось. Яму вырыл быстро. Выбрался. Подошел к убитому, склонился. С тела вспорхнули несколько летучих мышей, чуть не в лицо. Савельич отпрянул. Нетопыри днем? Да и не слышал никогда, что они мертвечиной питаются.

Посмотрел в сторону дуба и вздрогнул, заметив фигуру монаха в черном одеянии.

– Сгинь, нечистый, – сказал громко и перекрестился. Видение исчезло. Долго не раздумывая, подхватил покойника, дотащил до оврага, столкнул туда.

Анна горевала по мужу сильно. О дочери почти не вспоминала. Савельич же при любой оказии в город к внучке выбирался. Долго пролежала Санюшка, почти до Покрова. Доктор к деду подобрел. Выписывая девочку, сказал:

– Чудом, батенька, ваша внучка жива осталась. Да-с, чудом. И даже почти все кости срослись правильно. Вот только ножка короче будет. Ну да это ерунда-с. Больше не будет так падать?

– Не будет, – сказал Савельич. Снял фуражку и добавил: – Горе у нас, зять мой, папенька Санюшкин, утоп.

Доктор посмотрел внимательно и похлопал лесника по плечу:

– Крепитесь, батенька, крепитесь, – поправил пенсне и больше для себя добавил: – Что ни делается, все к лучшему. Да-с.

Растревоженный воспоминаниями Савельич достал из шкафа припрятанную к празднику чекушку. Выпил стопку, крякнул, хлебушком занюхал. Хотелось бы ему, чтоб дочь счастьице вновь обрела с новым супружником. Хотелось, да не верилось. После второй стопки полегчало, и лесник запел:

Господу Богу помолимся, древнюю быль возвестим!
Так в Соловках нам рассказывал инок честной Питирим…

Пока дед воспоминаниям предавался, Санюшка пыталась успеть за быстро идущей матерью. Девочка все больше прихрамывала, а когда вышли на Кудеярову поляну, споткнулась и чуть не упала. Башмак, висящий на спине, чувствительно ударил. Девочка не выдержала:

– Маменька, давайте отдохнем чуток.

Анна недовольно глянула на дочь, подумав: «Вот ведь обуза. Жаль, деду оставить нельзя. Христос Антипа строго-настрого наказал с собой девчонку взять». Вслух же буркнула:

– Хорошо, надоеда.

Анна подошла к дубу, прислонилась к нему спиной, закрыла глаза, подставив лицо солнцу. Санюшка присела на корень, да неудачно, ладонь ссадила до крови жесткой корой. Глянула на мать, но тревожить не посмела. Решила заговорить, как подружки учили. Поднесла ладонь к губам и зашептала:

– Кровь-кровица, красна девица пряжу спряла – крови не стало.

И впрямь получилось, всего лишь капля на землю капнула. Откуда-то послышался глухой вздох. Девочка повертела головой – никого, мать стояла как встала. Вокруг стало тихо-тихо. Санюшка задремала. Откуда-то сквозь сон пробился еле слышный мужской голос: «Дарьюшка, дозволь. Давно плоти живой не видел. Дозволь». Мужскому голосу ответил женский: «Уймись, душегуб». Санюшка открыла глаза, сон враз пропал. «Привидится же, – вздохнула девочка, встряхнулась и охнула. К маменькиной ноге подползала серая змея. Не раздумывая, девочка схватили ботинки и ударила по змее. Попасть не попала, но гадюка быстро скользнула под корни. Анна побледнела.

– Все из-за тебя, отдохнуть ей захотелось, – упрекнула она дочь и, подхватив узелок, поспешила прочь от дуба. Санюшка побежала за ней.

В Михайловке девочке не понравилось. Ходили все мрачные, кто из детей засмеется – сразу подзатыльник. Кормили впроголодь. Щи пустые да хлеб черствый. Молоко, яйца – все на базар отвозилось. Да и то бы не беда. Молились тут не Богу, а «Антипке косорылому» – так вслед за дедом окрестила девочка материного будущего мужа. Называли его Христос Антипа, поклоны отбивали. А еще плетьми все сами себя хлестали. Детям помягче ремни полагались, взрослым из грубой свиной кожи. Анна хотела и Санюшку приобщить – сама-то она хлестала себя раза по три на дню, – да Антип не велел:

– Пущай помаленьку привыкает. Успеет к истинной вере прийти.

Сам же девочку так взглядом и ощупал. Зябко, нехорошо стало Санюшке. Вот только радовалась, что грудки расти начали, а тут захотелось замотаться, перетянуться, спрятаться. Когда Антип по спине похлопал, сжалась, голову в плечи втянула.

– Дикая она у тебя, Анна, – улыбнулся Антип, лицо его, со свернутым на сторону носом и опущенным углом рта, от этого еще больше перекосило. – Дикая. Люблю этаких.

Как он вышел, Анна дочери подзатыльник отвесила и прошипела: