Самая страшная книга 2018

Поганцы долгого натиска не сдюжили – отпор получив, к лесу прянули. Не помогло: уже и казаки до своих пищалей добрались, вместе со стрельцами залп дали. Ушли вогулы – да только добрая половина тех, кто пришел, на земле осталась.

Галдели в темной чаще потревоженные птицы. Мелкий дождик прибивал к земле пороховой дым. Стонали раненые, ходили по поляне стрельцы с казаками, своих отыскивая, чужих – добивая. Замятня, кровью часто сбрызнутый, подошел к Лонгину, тряпицей саблю отирая.

– Что говорил тебе, полусотенный? Будто наворожил – все сбылось…

– Атаман! – Двое казаков под руки волокли какого-то вогула. Весь темный от крови, все ж выделялся он среди прочих дорогой кольчугой и роскошной опушкой одежд. Шапка слетела, темные волосы от крови слиплись. Поставили его на колени перед Замятней.

– Воевода ихний, – щербатым ртом оскалился один из казаков. – Повезло погани – пуля стопу раздробила.

– Ага, повезло, – свиньей хрюкнул второй. – Как утопленнику.

– Тихо вы, – незлобиво унял их Тихон. Подошел, присел перед пленником, в широкое лицо заглянув.

– По-нашему разумеешь?

Вогул пробормотал что-то, лопочуще, отрывисто. Замятня распрямился.

– Тагая позвать.

Привели проводника. Тот стал по левую руку атамана, глядя на соплеменника безразлично. Одежда его носила следы недавнего боя, черная кровь пятнала меховой тулуп, лицо украсилось длинной царапиной через всю щеку.

– Пошто на нас напали? – спросил Замятня у вогульского воеводы. – Ваши князья уж сколько ясак белому царю платят… Толмачь, – бросил он Тагаю.

Тот послушно и без всякого чувства перевел сказанное. Пленный поднял голову, сверля атамана внимательным взглядом черных, как бусины, глаз. Наконец он заговорил, сбивчиво и невнятно.

– Священный обет его рода – оберегать эту землю, – перевел Тагай. – Запретная земля. Для вогула. Для русского. Для всякого. Древняя земля, злая.

– Чего ж тогда беглых пропустили? – спросил атаман. – Четверых, что колокол с собой волокут?

Воевода закашлялся, сплюнув кровью, ответил.

– Говорит, что мы им стража, в пути их оберегаем.

– Брешет, поганец. Как мы их охраним, коли позади идем? Скажи, пусть не врет! Скажи, что я из его спины ремней нарежу… Что их не тронули…

– Погоди, Тихон Васильевич, – вмешался Скрябин. – Тагай, спроси его, кто тех вогулов, что мы видели, убил?

Проводник перевел. Черным от крови ртом воевода улыбнулся, залопотал глухо.

– Говорит, что белым колдунам земля помогает. Говорит, что если мы не с ними – то горе нам. Что тех, кого стрелы вогулов забрали, счастливее тех, кому дальше идти придется.

– Помешался, нехристь, – мотнул бородой Замятня.

– Погоди, – остановил его Лонгин. – Спроси, что это за земля такая. Почему злая?

Тагай спросил – да только пленный уже не ответил. Скорчившись, он бормотал что-то бессвязное, раскачиваясь вперед-назад, руками плечи обхватив. Казаки стали его толкать, в грязь повалили, да без толку.

– Что он бормочет? – вцепившись в рукав Тагая, прошептал Скрябин. Проводник замотал головой:

– Не разберу. Не разберу. Смерти просит. Прощения у богов своих. Еще что-то.

– Тащите к костру, – распорядился Замятня. – Сейчас пятки подпалим – мигом образумится.

– И Марфу привести, – крикнул своим Лонгин. – Быстрее!

Вогульского воеводу казаки пытали крепко. Огнем и железом, веревкой и водой – всем, до чего рука дотягивалась. Справно пытали, сноровисто. А воевода молчал, точно глотку воском ему залили.

Приволокли и Марфу. Во все глаза баба смотрела, как с воеводы живого кожу сдирают, огнем жгут, веревками вытягивают. Смотрела без страха, наоборот, аж слюни по подбородку пуская.

– Чего лыбишься, кикимора? – один из стрельцов прикладом приголубил бабу. Та засмеялась визгливо:

– Сладко мне, служивый, ох и сладко! Смотри, как кровушка его в землю уходит! Видишь?

Скрябин ее за подбородок ухватил и к себе развернул. Прошипел:

– Ты о себе подумай. Сама на его месте будешь! Мало тебе того раза было?

– Ой, напужал! – поросенком повизгивала Марфа. – Ой, боюся!

– Забоишься у меня, змеица! И юродствования твои не помогут!!! – Лонгин ударил ее по щеке. Голова дернулась, на бледной щеке остались темные разводы от грязной пятерни. – Я спрашивать буду, а ты – отвечать. Ладно отвечать, складно. А не то…

Умолкнув, Марфа пялила на него зенки. Скрябин вздохнул, дух переводя, потом продолжил, спокойней уже:

– По какому колдовскому наущению сюда беглые подались? Какое непотребство замыслили? Знали про то, что земля эта вогулами заклятой почитается?

– Знали, соколик, знали… То им колокол нашептал! Без языка, а говорит, без ушей, а слышит!..

– Колокол? Или вогул какой? Что за колдовство затеяли?!

– Колдовства никакого, только молитва смиренная и послушание великое… За Кривду большую, грех смертный, рабоцарем учиненный… Порвалась ниточка, урвался род царский, богопомазанный! Быть теперь беде великой, несрече злой!