Самая страшная книга 2019

Во сне Алена цеплялась за плечи и бороду Болда, словно тонула. Ей снился Богдан, танцующий в смерче, хохочущий.

Разбудила ее боль, которой она не испытывала прежде.

С ногой Алены было все хуже, и Болд решил выйти в лагерь. Женщина рычала и металась по овчине. Одежда высохла, но он выжимал ей на язык капли из волглых сапожных стелек.

– Где ваша аптечка? – спросил он, оглаживая пылающий лоб Алены.

– В кузове. Но туда нельзя. Там Одоевцев. Стережет в темноте.

Он дождался рассвета. Алена забылась тревожным сном. Без штанов, без ружья, с бесполезным ножом, он выполз на природный балкончик и расфокусировал взгляд. Хвост олгой-хорхоя окольцевал бархан. Морда до поры пряталась.

– Дрыхнешь, – шепнул Болд.

Пыль заволокла равнину. Щекотала ноздри. Метры до ручья он преодолевал четверть часа, стараясь ни единым звуком не выдать себя. Однажды хвост оторвался от земли, но, повисев, снова упал в песок.

У источника Болд напился, жадно зачерпывая воду. Медленно пошел к разрушенному лагерю. Он двигался так, чтобы ловить размытые очертания червя краем зрения. Первой важной находкой стал спальный мешок. Болд поднял его и вздрогнул: из песка торчала иссеченная щебнем кисть. Скрюченные пальцы. Богдан.

Он не задержался у могилы палеонтолога. Сапоги увязали в насыпи. Правый борт грузовика почти исчез под наносом.

Сосредоточившись на мыслях об Алене, Болд прокопал лаз в кузов, и здесь немного расслабился. Он шарил взглядом по опрокинутым покрышкам и бензобочкам. Металлический каркас тоскливо повизгивал под давлением, песок напирал на брезент.

Вот кувалда, о которой говорила женщина. Вот консервы. Вот и аптечка.

Он сгреб банки в спальник. Прихватил лопату и пустую канистру.

Извиваясь червем, выбрался из кузова.

Не обязательно было смотреть на бархан в упор, чтобы понять: олгой-хорхой оседлал его верхушку.

Из забытья Алену вытащил далекий гудящий звук. Ужас навалился стокилограммовой гирей. Болд ушел. Бросил ее умирать. И это – расплата за грехи мужа, за чертовы письма Богдана.

В течение часа она тряслась от страха, превосходящего даже боль.

И зарыдала, когда вместо разложившегося трупа, вместо слепого мертвого супруга в горловине появился Болд. С мешком подарков, как Дед Мороз.

– Ты не оставил меня.

– Я не посмел бы.

Он принес родниковую воду. Лекарства. Пищу. Три минуты она, захлебываясь и кашляя, утоляла жажду. Алчно ела, выуживая грязными пальцами кусочки мяса, брызгая жиром на воротник. Обезболивающее подействовало быстро. Она была почти счастлива.

– Как ты проскользнул мимо него?

– Он спал. Проснулся, когда я шел обратно. Я думаю, я ему не интересен.

– Вот как? – щеки защипало, мясу стало тесно в желудке.

Алена думала о чем-то подобном. Олгой-хорхою безразличен монгол. Ему приглянулась она. За ней он приполз из ада.

– И мы сыграем на этом, – сказал Болд, неспешно пережевывая свинину. – В кузове есть запасы бензина. Завтра я попробую снова спуститься туда и зажечь костер. Отец говорил, они не любят огонь.

– А грузовик? Ты не заводил его?

Он махнул рукой.

– Завяз по горло. И масло наверняка застыло. Но если мы прогоним Ужас, будет время расчистить колеса и прогреть мотор.

«Шанс, – подумала Алена. – Это наш шанс».

Она смотрела, как Болд ест, и покусывала губу.

Чем черт не шутит, вдруг завтра червь сам уйдет, возвратится в пекло?

Болд слизал с запястья жир. Указал на спальник.

– Давай подстелем. Береги ступню.

Мускулистые руки оторвали от пола. Борода кольнула в щеку, Алена улыбнулась. Болд уложил ее на мешок, как жених укладывает невесту на перину.

– Твои брюки, – ойкнула она.

Расстегнула ремень.

– Тише, тише, – Болд, баюкая забинтованную ногу, помог стащить штаны. Правая ступня покоилась на его коленях. Левую Алена подогнула под себя и внимательно смотрела на мужчину. Овчинные полы разошлись, наполовину оголив грудь. Грудь приносила Алене множество проблем: слишком чувствительная, слишком тяжелая, бывало, после долгой полевой работы соски натирались до крови о грубые чашечки бюстгальтера. Лифчиков такого размера не выпускают, а под заказ дорого. И ученым мужьям пойди докажи, что она – личность, высококвалифицированный специалист, а не скифская баба.

Сейчас эти непокорные капризные мячи лежали смирно, ожидали, пока их покачают в мозолистых ладонях.

Сердце галопировало под мякотью, но лицо онемело и было спокойным, сосредоточенным.

Минуту длился безмолвный диалог. Наконец Болд смилостивился и поступил, как надо было обоим.

Груди мотались по взопревшему телу, раненая стопа подрагивала. Каждый удар чресел встречался восторженным выдохом.

«Волшебный, – думала она, почти плача от нежности, – большой, родной, волшебный».

Болд стал темным пятном, он двигался над ней, в ней, и она сжимала его бока и потом кричала.

Закончив, он встал, кряхтя. Она лежала, растрепанная, мокрая, со смесью удивления и мечтательности трогала свою грудь, будто та отросла минуту назад и нуждалась в изучении.

– Я снова голодна, – тоном провинившегося ребенка сказала Алена.

Болд обвел ее поблекшим взглядом, побрел, пьяно покачиваясь к выходу. Голый, ссутулившийся.

И ушел из грота.

Она звала, умоляла и плакала.