Самая страшная книга 2019

Он лежал на узкой Мишкиной кроватке, слишком короткой, неудобной. За стеной заиграла набившая оскомину заставка телешоу. Телевизор не умолкал с тех пор, как он вернулся. Олег выучил сетку вечерних передач наизусть.

Через час Олег вышел из комнаты, прислушался по привычке, но не услышал ничего, кроме тупого искусственного смеха, сопровождавшего каждый выпуск программы, против воли представил, как Маринка плачет, слушая этот дебильный хохот. Он задохнулся от горечи и ненависти, обращенной внутрь, на себя. Поколебавшись, взял на кухне небольшой нож, записку оставлять не стал.

К встрече с Хозяином следовало хоть как-то подготовиться. Кем бы он ни был.

Все будет хорошо, сына. И только так.

Он шел по ночной улице, представляя, как шел к кораблю Мишка. Он еще смешно путался в расстояниях и времени. Тетя в поликлинике делала мне укол долго, наверное, три часа! Мы ехали на дачу, наша дача, наверное, далеко, десять тысяч километров! И дорога до корабля, должно быть, оказалась длиннее, чем ему запомнилось, когда они ходили туда в сентябре. Олег только сейчас заметил, как много тропинок, дорожек, разбитых и вымощенных, отходит в глубину дворов, к тупикам гаражей, к завалам помоек. Он подумал о парке, у берегов которого стоял корабль. Не парк – целый лес для пятилетнего ребенка.

Пошел первый в этом году редкий и легкий снег. Одиночные снежинки таяли, едва касаясь земли.

Олег шел по пустой улице, по редким пятнам оконного света. Как мирно спит город! Он нащупал в кармане нож. Обычный, кухонный, домашний, которым еще днем резал хлеб и сыр. Сможет ли он пустить его в дело, если будет нужно? И, хотя ему ни разу не приходилось бывать в серьезных переделках, Олег был уверен: сможет.

Ради Мишки и Маринки он сделает все.

Домик на самом деле стоял с краю, приткнувшись как-то нелепо, словно те, кто обустраивал площадку, забыли о нем, вспомнив только, когда все остальные ее элементы, замки и лошадки, заняли свои места, и поставили на отшибе, где еще оставалось свободное место.

Домик скорее был крошечной детской беседкой, тоже желтой, насколько удавалось разглядеть в свете далекого фонаря. Олег оглянулся. На всякий случай прогулялся до ровного ряда кустов, присматриваясь, но было тихо и безлюдно.

Согнувшись, Олег кое-как забрался в домик, опустился на жесткую ледяную скамью. Колени едва не упирались в противоположную стену. Внутри было темно и тесно.

Олег услышал характерное шуршание шин и внутренне напрягся, нащупал рукоятку ножа, но машина проехала по дороге мимо. Все стихло. Олег проверил время: начался новый день. Свет экрана выхватил несколько корявых надписей, мальчик плюс девочка, кто-то лох.

Зачем он здесь? Чего ждет? Ответов не было. Скрючившись, Олег ждал, сам не понимая чего. Здесь ему вдруг стало почти спокойно. Над домиком шуршали ветки, свет не проникал внутрь, и казалось, что город остался далеко-далеко.

Олег не знал, сколько просидел так, ни о чем не думая. Он почувствовал, как затекла спина, дернул плечом, вздохнул и ощутил неприятный запах. Ком подкатил к горлу, Олега едва не вывернуло на колени. Он ненавидел этот запах с детства: густую тяжелую вонь зверей, нечищеных клеток, свалявшейся шерсти, пота, испражнений.

Мать водила его в зоопарк с каким-то странным упорством, едва ли не каждые выходные. Но каждый раз, когда маленький Олег тянулся к какой-нибудь клетке, она дергала его за руку, приговаривая, что подходить близко нельзя. Животные кусаются и царапаются, птицы могут выклевать глаза, хищники – сломать вольер и наброситься.

Олег вырос со стойкой, самому противной неприязнью ко всяким животным, даже к волнистым попугайчикам и собачонкам размером с баклажан.

Он зажал ладонью нос и рот, улавливая краем глаза, как в домик входит, влезает, забирается нечто. Запах усилился, лицо обдало жаром, точно он встал к плите, и Олег никак не мог заставить себя повернуть голову, чтобы посмотреть на это – то, что вошло в домик – на Хозяина.

Он сидел прямо, вжавшись спиной в стену, слыша вязкое дыхание. Лежащий в кармане нож стал смешным бесполезным бутафорским реквизитом фокусника, который тот заглатывает, не причиняя себе вреда.

Они сидели так, зверь и человек, и Олег никак не мог придумать, с чего начать, что сказать, сделать. И вдруг рядом с Хозяином на лавочной дощечке что-то зашуршало, защелкало – странный звук, словно костяшки бьют друг о друга, – а потом пропищало детским, высоким и тонким голоском:

– Зачем пришел?

Олег вздрогнул. Голос принадлежал не Мишке, в этом он был уверен, как и в том, что говорящий – не ребенок.

Онемевшие губы слушались плохо, язык во рту ворочался как чужой.

– Где мой сын?

На лавке снова что-то защелкало, там возился кто-то маленький и юркий.

Зверь протяжно вздохнул. Становилось жарко и влажно, как в бане.

– Дай! Дай-дай! – звонко потребовали с лавки. – Дай руку!

Олег протянул ладонь не глядя, ожидая, что сунет ее в печное жерло, но пальцы ощутили лишь шерсть, грубую и жесткую. Потом что-то теплое и шершавое накрыло его ладони.

– Не суй руки в клетку к зверям, – строго сказала мать. – Не трогай их, они все больные.