Самая страшная книга 2019

– Теперь, считайте, до апреля мерзнуть, – эти слова адресовались советским гостям, чете Александровых. Палеонтолог Богдан был тощим и нескладным, сохранившим к тридцати шести годам какую-то детскость в чертах лица. Геолог Алена – крупная и красивая, с толстыми косами и горделивой осанкой.

«Царица, – ласково говорил Болд про себя, – зря они цариц постреляли».

Болда не волновала политика, но глубоко верующий председатель Пелжедиин Гелден нравился ему больше, чем уничтоживший монастыри маршал Чойбалсан.

Гости ели бараний ливер, запивали кумысом.

– Жан, – сказал Александров, утирая рот. Так он сокращал мудреное для русского слуха имя Болда – Жанчивдворжийн, – зря мы, что ли, тащились из Улан-Батора? Нам трех недель хватит, а одежда у нас теплая и спальники на меху.

Здесь, в поселке, заросшем тамарисками, возле щебечущего родника, пустыня не казалась чем-то страшным, губительным.

Но сорокапятилетний Болд знал, что такое зима среди обнаженных горных пород, песка и меловых отложений. Когда ураган взъерошивает свои рассыпчатые богатства и из быстрой тьмы может явиться что угодно.

– Зачем они приехали? – улыбаясь, наливая кумыс в чашки, спрашивала по-монгольски супруга Болда. – Чтобы пропасть, как другие?

Болд прикрывал веки и говорил заученно, не без удовольствия:

– Для всестороннего изучения условий формирования месторождений важнейших полезных ископаемых на территории МНР. Ну и кости драконов ищут…

– Для палеонтологов, – вещал, захмелев, Богдан, – Гоби – рай. Двести миллионов лет тут была суша! Морские ингрессии пощадили важнейшие реликвии доисторических эпох, и, благодаря ветру, они ждут нас практически на поверхности.

«Мало ли что ждет на поверхности промозглой ночью, – учил Болда отец. И гобийские медведи или снежные барсы – не самые опасные хищники, что могут повстречаться человеку в каньонах и на равнинах».

– А палеоландшафты! – Богдан поворачивался к жене. – Это же просто слоеный торт!

Алена болтала меньше, толкала локтем, кивала на мясо: закусывай! За кумысом следовала наливка из красных ягод, которые даровали людям стелющиеся по кочкам кусты.

Опрокинув три чашки, Богдан рассказывал заново об американской экспедиции к Шабарак-Усу, о сенсационных находках, скелетах и кладках яиц динозавров.

Болд поглаживал бороду.

Что-то там стряслось у ученых на советской границе. Органы задержали руководителя Александровых, профессора Грановского, который должен был прибыть в столицу республики днем позже супругов. И зоолога задержали, и скульптора-реставратора. Богдан заверял, что это нелепая ошибка и товарищи вскоре прибудут. Алена молчаливо теребила рукав и кусала пухлые губы.

Ночью в пустыне рвалось и ухало, потревоженные птицы взметались к круглобокой луне с сопок, всполошенные зайцы сигали за колючки.

На рассвете, плотно позавтракав, палеонтологи сели в арендованный грузовичок АМО. Богдан подробно объяснил, где их искать, на случай если появится наконец профессор Грановский. Поедут они мимо исследованного американцами Баин-Дзак, к Китаю, к костеносным горизонтам.

Оручуулах поставил перед собой двух оловянных красноармейцев, сувенир от советских гостей. Свернул из платка рулон и водил им по кошме. Хлопчатобумажная змейка извивалась в крошечных пальчиках, подбиралась к солдатикам. Мальчик зажужжал, будто имитировал звук электричества, и атаковал платком оловянных болванчиков.

Вечером того же дня Первому секретарю ЦК МНРП, Председателю Великого Народного хурала МНР сообщили из Москвы, что профессор Грановский и его так называемые ученые оказались троцкистами. Никаких распоряжений по поводу въехавших на территорию страны Александровых не поступило.

Богдан запрокинул голову к безоблачному небу и засвистел. Горные отроги передразнили палеонтолога свистящим эхом. Эмоции переполняли, душа пела. Толщи Гоби таили в себе несметные богатства, моллюсков, остракодов и конхостраков, на останце, как на блюде, лежали невидимые пока черепа ящеров. Голуби парили над скудной растительностью. Полуденное солнце припекало, холода пятились в межгорные впадины. Палеонтолог расстегнул куртку, сорвал шерстяную шапочку, подставил солнцу макушку. Лысеющий подросток, – говорила про него Аленушка. Он притворялся, что не обижается.

Богдан думал о знаменитых соотечественниках, ходивших по этой сухой земле до него, угадывал в скользящих по скалам тенях Пржевальского, Потанина, Обручева.

Лагерь они разбили в долине, выстланной каменистой галькой. Скалы мерцали кристаллическими вкраплениями. Гряда Гобийского Алтая возвышалась горбами и пиками. Узкие ущелья порезали живописные массивы.

Алена изучала пологий склон, ступенчатый язык базальтовой лавы. Гнетущая мысль посетила Богдана: любовь, даже самая яркая, способна застыть, как этот вулканический лавопад.