Самая страшная книга 2019

Вылазка щедро отвешивала пресноводных беспозвоночных, коими кишели здешние фации. Водоросли и листья отпечатались на отложениях. Алена сквозь лупу рассматривала мелких рачков, а Богдан, замерев у валуна, рассматривал жену. И после десяти лет брака он не разучился любоваться ею. Какое выразительное лицо, какой пухлый и желанный рот, и белая шея под косами. Расплети их, и пшеничные ручьи потекут по холмам грудей. Давно ли молодой преподаватель Александров впервые впился жадным поцелуем в губы аспирантки Алены, возмущенно сомкнутые сначала, податливые потом?

Давно, вон и волосы успели облететь…

В стороне, за черной, словно закопченной галькой золотилась настоящая пустыня.

Тень выдала соглядатая, жена обернулась, подняла светлые брови.

– Привет, Аленушка, – смутился Богдан.

Разве есть в русском языке слово нежнее, чем это алое «Аленушка»?

Она тряхнула головой и снова уставилась на базальт.

– Голодный? – спросила коротко.

– Быка бы съел, – признался он. Под защитой зубчатых хребтов он чувствовал себя непозволительно молодым, живым, алчным, каким-то хоть и одухотворенным, но мясным, настоящим.

Хотелось остаться навсегда, жить среди аратов, пасти скот.

Вдруг вдали от загазованных городов Алена сможет выносить-таки их ребенка?

Фантазируя, он спустился к ручью и набрал в казан студеной воды. Над ручьем темнела нора, грот, уже исследованный им. По камням петляли русла пересохших рек, как отпечатки ползущих к лагерю чудовищ.

Сумерки принесли холод. Ветер трепал стенки палатки, но припаркованный поперек базы грузовик кое-как защищал от прямых ударов. В детстве Богдану нравилось пугать себя, воображая ведьм и драконов. Сейчас он представлял зауроподов, пришедших из ущелий, их огромные клыки и пластины…

В животе переваривалась сладкая козлятина. Чашка с зеленым плиточным чаем грела ладони. От печи веяло теплом. Коленчатая труба проходила сквозь клапан в потолке палатки, между двух мачт.

Алена сидела по-турецки, в свитере, штанах на ватине и вязаных носках. Чиркала в блокноте, составляла геологический разрез, описывала битуминозные сланцы, выводила каллиграфическим почерком слова «сапропелиты» и «осадконакопления». Фонарь бросал на ее белоснежную кожу оранжевые блики.

Внезапно она прервалась, прикусила ровными зубами щербатый карандаш. Лоб перечеркнула вертикальная морщинка, от вида которой сердце Богдана всегда почему-то ныло.

– Что если они в беде?

– Кто? – Богдан притворился, что не понял. Словно сам он не возвращался мысленно к профессору и коллегам.

– Грановский. Аронзон.

– Они арестовали бы всю группу, – сказал Богдан убедительно.

– Но, допустим, что-то стряслось, когда мы уже пересекли границу.

– Мы приехали с разницей в сутки. Нас бы задержали по дороге к сомону, подозревай они в чем-то Грановского. Как называется эта должность? Партийный руководитель района?

– Намын-дарге, – сказала Алена.

Ветер боднул палатку, дыхание пустыни проникло под полог.

– Угу, – Богдан поежился, – нас бы не встречал товарищ намын-дарге, представитель комитета наук МНР. Не грызи, испортишь зубы.

Алена выплюнула карандаш и, не раздеваясь, залезла в спальный мешок. Муж помнил, какой жаркой она бывала – жарче раскаленных солнцем камней.

– Завтра поеду на север, – сказал Богдан. – Поищу аратов и расспрошу о драконьих мощах.

Ему приснился вмурованный в сланец палеонтолог Одоевцев, который моргал беспомощно и таращился на младшего коллегу.

Утром было зябко и солнечно. На костре булькал казан, пахло кашей и тушенкой. Богдан помассировал шею, повертелся, выискивая жену. Увидел ее, уходящую к отполированным до блеска скалам. Полотенце на плече, чайник в руке.

Пульс участился. Богдан посеменил через долину, обогнул ощетинившийся колючками караганы холм. Под подошвами шуршала мелкая галька. Он припал к земле, затаил дыхание.

Алена была внизу, в пятнадцати метрах от него. Приспустила толстые штаны и пи́сала. От утренней свежести ее крупные гладкие ягодицы порозовели, и Богдан сглотнул слюну.

Вот он, научный сотрудник, сидит в засаде, наблюдая исподтишка. Стыд и позор палеонтологии. Справив нужду, Алена выпрямилась, словно нарочно повернулась к холму. Сосредоточенно хмурилась, выливая на ладонь воду, подмываясь. Терла светлый куст между чуть раздвинутых бедер и привычно кусала губу.

Зачарованный Богдан сунул пятерню за пояс.

Дома у него пылилась энциклопедия, в которой Александр II значился ныне здравствующим государем. Онанизм же именовался разжижающим мозг пороком юношей. И тридцатишестилетний палеонтолог предался этому пороку, ловя каждое движение ничего не подозревающей жены. Горы вздымались кругом, как позвоночники динозавров.

– Где ты был? – спросила Алена, мазнув взглядом зеленых глазищ.

– Смотрел выходы третичных пород, – ответил он, выравнивая дыхание. И плюхнулся возле костра на одеяло из верблюжьей шерсти.

Алена прихлебывала чай и листала записи, а он гадал, почему они перестали общаться взахлеб, как в первые годы отношений.