– Праздник, что ли, какой? – вполголоса спросил Савва.
Прокл не ответил, хмуро разглядывая непонятное действо. Несколько бревен вкопали в землю, обложили сухими ветками. Раздался взрыв хохота, и басурмане побежали вглубь лагеря, в сторону балки, где, по словам Куприяна, держали пленников.
– Вот тебе и праздник, – сказал Прокл, когда татары вернулись обратно, волоча на веревках с дюжину изможденных мужчин и женщин. Пленники шли понуро, но безропотно, словно смирившись со своей участью. – Тешиться будут, собаки. Кровь христианскую лить.
Матвейка скрипнул зубами. Вновь накатила волна страха, холодного, жуткого, пробиравшего до печенок. Стиснув пальцы в кулаки, он сосредоточился на том, чтобы не выказать своего трепета перед раскольниками. Проклу и Савве, похоже, страх был вовсе неведом.
Пленников привели на освещенную площадку в центре лагеря, посадили на землю. Выбрали троих и потащили к столбам. Под кучами хвороста несмело занялся огонек.
– Так мы и проберемся к полону, пока нехристи потешаются. – Прокл махнул рукой в сторону балки. – Охраны там вряд ли много – управимся.
– Дай руки свяжу, чтоб взаправду было, – проворчал Савва, спутывая ремнем Матвейкины запястья. – Ты у нас пленник – не забыл?
– Не забыл! – окрысился Матвейка. – Вы совсем дураки? Куда лезете? Сцапают нас!
– На все Божья воля, – откликнулся Прокл. – Тут на десяток верст вокруг нет никого, кроме татарвы и некрасовцев-казаков. Некого им бояться, на то и расчет.
На линии постов их дважды окликнули, требуя назваться, и Матвейка всякий раз обмирал. Но Прокл называл заветное слово, и преграды им не чинили. Более никто не обращал внимания на двух конных и одного пешего, неторопливо бредущих через поле в сторону балки, скрытой между пологих холмов. С двух сторон помаргивали костерки сторожей. Вроде невелика охрана, а большего и не надо, кругом конные разъезды дозоры несут. За полоном особо не следили, деваться в степи некуда, а обессиленный далеко не уйдешь, татары догонят, заживо шкуру сдерут.
«Бог не выдаст нехристям на поживу! – убеждал себя Матвейка. – Найдем раскольничьих сродственников, а потом…»
Истошный крик со стороны лагеря прервал его мысли. Тут же раздался взрыв хохота, барабаны задали плясовой ритм. В нервном огне костров пляшущие фигурки казались чертями, устроившими богомерзкий шабаш – точь-в-точь как на фресках в церквушке села Лугового! Впотьмах, средь костров, метались длинные кривые тени, наводя на Матвейку мрачную жуть.
Когда они подошли к балке, дежурившие наверху казаки-охранники оживились.
– Кто такие? – гаркнул сверху хриплый бас. – Чего надо?
– Помогай Бог, браты! – откликнулся Прокл. – Мы из сотни Лукьяна Рваного, в темноте от своих отбились. Вот, добавочек привели! В степи изловили.
Прокл саданул Матвейку в плечо. Матвейка боли не чуял, замерев на краю. Внизу в призрачном лунном свете колыхался и стонал людской океан. От края до края сотни, тысячи полонян. Словно всю Русь согнали в пропитанную горем и муками яму посреди бескрайней дикой степи. Сторожей было трое: два угрюмых лохматых мужика, одетых в смесь русской и татарской одежды, третий – парнишка лет двенадцати с чумазым лицом. От них тянуло потом, кислой брагой и овечьими шкурами.
– Экая срань, – казак со сломанным и криво сросшимся носом брезгливо скривился при виде добычи. – В байрак пихайте, к остальным, я руки не буду марать.
– А татарове чего расшумелись? – кивнул за спину Прокл.
– Потеха у них, – завистливо сказал второй, огромный, с длиннющими руками казак. – Что ни вечер, бабенок молоденьких насилят ночь напролет. Некоторых даже и до смерти. А мы ясырь пасем, в душу ети! – казак зло сплюнул под ноги.
– Так идите, – предложил Прокл. – Мы посторожим, не убудет.
– С чего добрый такой? – прищурился здоровяк.
– Свой интерес, – подмигнул Прокл. – Наша сотня с припасами только к рассвету причапает, а у нас ни жрать, ни выпить, вот бы и пристали к вашим харчам.
– А глядишь, полоняночек выберем посмазливше и убежим, – обронил в пустоту Савва.
Казаки уставились недобро, а потом кривоносый расхохотался, хлопая руками по бедрам.
– Ах-ах, забавный ты паря!
– Сбегут! – заухал громила. Парнишка-казак улыбнулся краешком рта. Напряжение спало.
– Ну лады, – подмигнул кривоносый. – Дело плевое, главно не спать, атаман с проверкой придет, всыпет плетей, он строгой у нас. В кувшине сивуха, в котомке хлеб и мясо сушеное. Чем богаты. Вернемся, бараний бок принесем. Леонтий, остаешься при них.
Казаки, похохатывая, скрылись в густой темноте. Шаги стихли. Со стороны татарских костров доносились душераздирающие вопли и разбойничий свист.
– Не взяли Леонтий, тебя? – подтрунил Савва. – Мал по бабам ходить?
– Не очень-то и хотелось, – окрысился парень. – Мне до баб дела нет, я москалей резать пришел.
– Ух молодец, – одобрил Прокл.
– Москали, бесовы дети, в том годе батьку сгубили. Мщу теперича за него.
– И как?