Самая страшная книга 2021

Мы еще постояли у пещеры, пытаясь разглядеть что-нибудь внутри. Чернильная темнота клубилась в глубине, готовая выплеснуться наружу и поглотить нас. С каждой секундой во мне крепло ощущение, что из тьмы за нами следят десятки голодных глаз.

Я облегченно вздохнул, когда Пенелопа наконец отвернулась и не говоря ни слова стала взбираться по откосу.

Поднимались мы медленно, прощупывая каждый уступ. Порывистый ветер налетал на нас, норовя столкнуть. Не раз у меня екало сердце, но я предпочел бы скорее сорваться на скалы, чем показать себя трусом. Тем не менее, едва мы выбрались на утес, кузина снова принялась меня дразнить. Тут уж мне пришлось пойти в контратаку:

– С каким русским словом рифмуется имя Пенелоп»?

Родному языку во всех его проявлениях меня обучала мама. Она верила, что когда-нибудь большевики либо построят свое светлое будущее, либо махнут рукой и уйдут, позволив нам вернуться на родину. «Гусара из тебя справлю, – смеялась она, взлохмачивая мне волосы. – Говорил чтоб как барин, а ругался – как извозчик!» Я же считал своим долгом делиться жемчужинами извозчичьей словесности с Пенелопой, коль скоро непременно женюсь на ней, когда вырасту.

Пенелопа недобро прищурилась:

– Европа? Прекрасная Европа, возлюбленная Зевса?

– Жаль тебя огорчать, но… – Я тут же дал деру, но быстроногая Пенелопа враз настигла меня.

Хохоча, мы покатились по траве. И вот уже я ужом извиваюсь и ору, а Пенелопа, ухватив меня за ногу, безжалостно щекочет пятку, приговаривая:

– Ахиллесова пята! Ахиллесова пята!

Внезапно крик застрял у меня в горле.

По тропинке, ведя, а вернее волоча на привязи рыжую корову, поднимался Палемон. Несчастная животина с жалобным мымыканьем упиралась, едва не высекая копытами искры, но он тащил ее за собой без малейшего усилия, словно упрямую собачонку. Выкаченные глаза коровы дико вращались.

Достигнув края утеса, Палемон рванул за веревку – и корова кубарем полетела с обрыва. Сквозь шум волн до нас донесся глухой, трескучий удар.

На мгновение мы остолбенели. А потом Пенелопа завизжала и дикой кошкой кинулась на Палемона.

Признаться, я порядком струхнул. Палемон мог раздавить голову Пенелопы в кулаке, как апельсин. Но он лишь молча стоял, пока она лупила его кулачками по животу, устремив почему-то пристальный взгляд на меня. Потом сказал:

– Слушай меня, Пенелопа Апостолиди. Слушай меня! Твой отец думает, что укрылся за спиной распятого бога; скажи ему, что он ошибается.

Пенелопа от изумления даже бить его перестала. Палемон развернулся и зашагал прочь. Только что его гигантский силуэт застил собою солнце – а миг спустя он уже исчез за гребнем холма.

– Мухи, говоришь, не обидит? – выдавил я, вновь обретя дар речи.

– О к-коровах я не говорила, – пролепетала Пенелопа.

– Спорим, это была жертва Посейдону? – От этой мысли у меня захватило дух.

– Так догони его и спроси, – посоветовала кузина. – Или слабо?

– Слабо, – кивнул я. – Иди взгляни, что с коровой сталось.

– Что-то неохота.

– И мне.

После чего мы не сговариваясь подошли к обрыву и поглядели вниз.

Ничего страшного там не оказалось. Вероятно, туша угодила на скалы и скатилась в море. Только пятно крови темнело на камнях, да и его уже смывала кипящая белая пена.

Что и говорить, Палемону удалось произвести на нас впечатление. По дороге к деревне мы вздрагивали от каждого шороха – ну как он выскочит из-за деревьев и кинется на нас?

Услышав душераздирающий вой, я, признаться, чуть не намочил шорты, а Пенелопа взвизгнула. Но тут из-за поворота вылетело, чихая зловонным дымом, доисторическое страшилище, и мы облегченно вздохнули.

Вывесившись из-за руля, старик Яни обратился к моей кузине:

– Дитя, неужели ты в таком виде разгуливаешь по острову?

Пенелопа огладила свой синий купальник и почесала пяткой лодыжку:

– А что?

Вообще-то ей простили бы, рассекай она по острову даже голой. Не из-за того, что отель ее отца обеспечивал доходом деревню, – просто она была всеобщей любимицей. В каждом доме нас встречали тарелкой фруктов, кружкой козьего молока и парой горячих сплетен. Пенелопа, щеголяя молочными усами, болтала с хозяевами, я угрюмо цедил из кружки, слушал истории, как у Агазона сдохла коза, а дочь Элении принесла в подоле, и скорбел по утраченной эпохе богов и чудовищ.

– Я их повсюду ищу, а они вон где. На Палемона нарваться хотите? – Старик распахнул дверцу машины.

Мы запрыгнули на заднее сиденье, и Яни нажал на газ. В ответ мотор надменно фыркнул и заглох.

– А, шлюхин сын! – Яни выбрался из машины и полез под капот.

– Это он про меня, – мрачно сказал я.

Пенелопа двинула меня локтем:

– Так о маме не говорят.

– Каждый год другой мужчина.

– И что? Все равно она хорошая. Заткнись.

Тебе легко говорить, подумал я. Не ты проснулась среди ночи от плеска воды в биде и пьяного пения. Всякий раз, слыша, как мама приводит себя в порядок после очередного «рандеву», я сгорал от стыда, который старался гасить бравадой.