Самая страшная книга 2022

Но трава не хотела брать Федора. Может, он слишком хороший? Может, она не ест героев? Но Митьку она тоже почему-то больше не жрала.

2019

После того как Марина ушла, жрать стало нечего.

Он съел все, что было в холодильнике. Даже примерзшие к дальней стенке холодильника пельмени. Он так и сварил их – единым комом, и так же запихнул в рот, протолкнул в глотку – не прожевывая.

Когда закончились даже старые заплесневелые леденцы, он позвонил в пиццерию. Курьерам плевать, как выглядит тот, кто заказал еду. Может, он косплейщик или артист в гриме. Эта идея почти увенчалась успехом. Почти – потому что при попытке расплатиться он узнал, что карта заблокирована. Налички не было. Курьер послал его на хер и свалил.

Олег прошел в туалет и задумчиво посмотрел на несмытые жирные зеленые полоски в унитазе.

А потом он понял, что пора что-то менять в своей жизни.

1941

Трава не хотела брать Федора. Она не желала его. Не нужен ей был и Митька. Она жаждала крови, но новой, свежей, а не от тех, что уже в ее власти.

Митя надеялся, что к ним забредет какой-нибудь зверь – изможденный волк или больной медведь. Тот, кто не навредит ему, но сойдет за жертву для травы. Но никто не приходил. Лишь однажды пробежал шустрый еж, покрутился вокруг Митьки, взобрался на грудь Федору, почавкал там и, фыркая, убежал прочь. Трава отпустила ежа. Он тоже не подходил для жертвоприношения.

Митька плавал в багрово-зеленом тумане. Багровыми были боль, усталость, страх. Зеленым было то, что ожидало его впереди. Поэтому, когда багрово-зеленое вдруг разорвали серые фигуры, он просто закрыл глаза.

2019

Олег бежал. С позором, оставив ключи в почтовом ящике родителей Марины – там, где она теперь жила. «Уехал лечиться, – написал на обрывке бумаги. – Все норм, Марик, скоро буду». Телефон он отключил еще три дня назад. Слишком больно было касаться экрана сорванными, сочащимися лимфой и сукровицей ногтями – из-под них пророс ковыль, разодрав ему пальцы, разорвав в лохмы кожу. Он сгрызал побеги, сплевывая под ноги. Ноги липли к линолеуму, покрытому зеленой, непросыхающей слюной. Но это словно подстегивало побеги расти с утроенной силой.

Он собирал сумку еле-еле, абы как, помогая себе локтями, коленями и даже зубами. Замотал руки тряпками, натянул на лицо марлевую маску – пусть смотрят как на дебила, лишь бы не видели, кем он на самом деле является.

Это сработало даже лучше, чем он предполагал: в автобусе и электричке рядом с ним никто не садился. Может быть, дело было в вони – он видел, как брезгливо принюхались контролеры и как поглядывала на него линейная полиция.

А может быть, кто-то заметил лужицу черно-зеленой жижи, которая натекла вокруг него. Эта жижа теперь текла отовсюду – из задницы, из пениса, из каждой поры и трещины. Он чувствовал, как прилипла к нему одежда, – и слышал, с каким чавканьем он отлипает от сидений.

К счастью, на станции никого не было. Лишь бродила худая лишайная собака, раз за разом копошившаяся в одной и той же перевернутой мусорке – надеясь, что там что-то самозародится. Увидев Олега, она в ужасе заверещала, обмочилась и бросилась наутек, через пути, спотыкаясь и катясь кубарем.

Он лишь вздохнул и продолжил свой путь дальше – к хорошо знакомому с детства дому.

– Привет, дед, – сказал Олег, когда старая, щербатая, рассохшаяся дверь отворилась.

1941

В ушах стоял шум травы.

Она шуршала, шелестела, шептала. Ее тонкие юркие корешки копошились у Мити под кожицей висков, впивались в десны за коренными зубами. А сама она наглухо запечатала ему уши, распирая их. Он не слышал, что говорили те, кто пришел к ним с Федором. Он видел серые мундиры, он видел черные каски. И свастики. Маленькие свастики, похожие на раздавленных пауков в когтях орла.

Еще он видел Олега. Олег суетился вокруг немцев – Митька понял, что это были немцы, – шлепал губами в ответ на их шлепанье, размахивал руками и даже улыбался. Он подбежал к Митьке и стал трясти его за плечи. Опустил лицо совсем близко. И Митька увидел вблизи курносый нос, обкусанные губы, щербинку между передними зубами, и впервые понял, как уродлив Олег. Предательство всегда уродливо.

Олег бросил его и подбежал к Федору, возле которого уже суетились фрицы. Они больше не улыбались. Очень грубо, как куль с травой, свалили летчика на куртку и зачем-то закрыли ему глаза.

2019

С дедом сразу все стало проще. Заросший огород, на котором боролись с сорняками за место под солнцем корявые огурцы, лес через сотню метров от деревни, деревянный туалет, из дыры которого пророс куст, – все это примиряло Олега с происходившей с ним дрянью. Вокруг все было в траве, кустах, деревьях – даже в доме в углах рос мох, а в подвале на стенках цепко гнездились сизо-розовые грибы. Олегу казалось, что если он случайно умрет здесь – то местная флора хлопотливо переработает его, поглотит без остатка. Потому что он – один из них.

– Может, в город, дед? – спросил он, прихлебывая обжигающий чай из огромной металлической кружки. Руки его были по-прежнему замотаны в тряпки – он был еще не готов обо всем рассказывать деду.