Самая страшная книга 2023

Сашка даже не стала спрашивать, что взамен.

– Я найду способ рассказать о тебе маме и папе! – процедила она.

– Зачем же что-то искать? – Петька резко сел и вдруг положил ей руку на плечо: холодную и такую тяжелую, что Сашка осела. – Я сам представлюсь.

Сашка упала в черноту.

– Мам, кто такая Елена Каширская?

Мать перезвонила ей поздно вечером: весь день провела у врача, анализы плохие, ноги так болят, давление скачет, а у тебя-то что случилось?

– Понятия не имею, – отрезала мать, но по затянувшейся перед ответом паузе Оля догадалась, что это неправда.

– Мам, я знаю, что ее могила рядом с Нининой, а ее фотку я видела у нас дома. Не отпирайся, пожалуйста. Просто скажи, кем она нам приходится.

– Что, муженек раскопал? – с неожиданной злостью отозвалась мать. Антона она никогда особо не жаловала, но и явной неприязни вроде бы не питала. – Хороша работенка: мертвым покоя не давать. Достойно.

– Мама!

– Ну так пусть он тебе и рассказывает.

– Мам, он уже и рассказал. Я знаю, чем она занималась. Просто скажи, откуда у нас ее фото? Ты к ней ходила? Тогда?

– В аварии голову повредила?

Оля устало прикрыла глаза. Историю о том, как Ниночку три года ждали, а она пришла, когда уже и надежды не было, и всевозможные вариации сюжета «бог дал, бог и взял» знали все соседи, родственники и даже случайные люди, которым мать, выпив на кладбище водки, желала излить свое неисчерпаемое, неупиваемое горе. Так что, вероятно, клиенткой Каширской она не была.

– Тогда откуда?

– Это бабки твоей сестра! – рявкнула мать. – Довольна? Я о ней ничего не знаю, она замуж вышла в семнадцать, и я ее видела за всю жизнь без пяти минут час. Твоя бабка с ней не общалась. Все узнала, что хотела?

– Так поэтому их могилы так близко? – оторопело спросила Оля. – Родственницы. Я видела… Почему ж за ней никто…

– Дура ты и впрямь совсем! – выплюнула мать и бросила трубку.

Что ж, ожидаемо. Оля вздохнула, открыла глаза и вскрикнула. В темноте коридора неподвижно стояла маленькая фигурка в рубашке до колен. Стояла и смотрела на нее, склонив голову к плечу. Ее дочь. Или не ее?

Они молчали долго, Оля слышала, как пожурчала и стихла этажом ниже вода. Как где-то пролаяла собака, кто-то уронил что-то тяжелое на пол.

– Привет, Оля, – сказала дочь не своим, но знакомым голосом.

– Димочка? – спросила Оля сквозь зубы. – Алешенька? Ты кто, мать твою?

– А ты забыла?

Дочь выступила из темноты коридора в кухню, прошлепала босыми ногами, отодвинула стул, села напротив.

– Я вот тебя сразу узнал.

– Петенька.

Дочь-не дочь усмехнулась чужой знакомой усмешкой. Налила чая в пустую чашку, без сахара. Сашка всегда сластила, как Антон. Шмыгнула носом.

– Петенька. Ты выросла, Оля. А я – нет.

– Оставь мою дочь в покое.

Саша-Петенька лениво оперлась на стол локтем и уставилась на Олю. И дочь и не дочь. Это было до того жутко, что Оля не могла отвести взгляд. Смотрела как прикованная на чужие жесты в родном теле, на изменившееся неуловимо, но заметно для матери лицо, словно оно служило лишь маской для чего-то, что пряталось за ним и проступало в прищуре глаз, в дрожании губ.

– Что тебе нужно?

– То же, что и тогда, – Петька дернул плечом.

– Убивать? Хочешь убить меня? Как убил Нину?

Он вскинул брови.

– Я не собирался убивать Нину, – он удивился, и, кажется, совершенно искренне. – Но ты так хотела, чтобы родители принадлежали только тебе, тебе одной, а я хотел помочь. Мы были друзьями, помнишь? Пока ты не уехала.

– Замолчи, замолчи, заткнись! – Оля уронила лицо в ладони. Руки, шея, щеки, даже ступни – все тело пылало от того тайного отвратительного желания, похороненного под плитами стыда, под памятником неизбывной вине: чтобы Нины не было, чтобы она, Оленька, была первой – той, кого ждали три года, дождались, а не той, которая получилась случайно, впопыхах, в душных одеялах, на потных застиранных простынях, под хныканье младенца.

Уехать, вдруг пронеслось в голове. Уехать. Туда, где он не сможет меня достать. Далеко, в другой город, далеко от матери, от Каширской и всех ее чертовых детей, от Петеньки.

– Но на этот раз я не отпущу, – серьезно сказал Петька, прекрасно понимая ход ее мыслей. – Ни тебя, ни Сашку. Помни, что я – в ней. Я – это она.

– Ничего подобного, – прошептала Оля. – Я тебя ненавижу.

– Занятно, – вздохнул Саша-Петенька, отхлебывая давно остывший чай. – Твоя дочь так же говорит. Хотя вы такие разные.

– Иди ты к черту.

Саша-Петенька покачал головой, постучал пальцем по подбородку.

– Ты спрашивала, чего я хочу, Оля? Чего я хотел.

Оля посмотрела на Сашу-Петеньку, не впуская в сердце надежду. Ничего хорошего за этим не последует.

– А чего хотят дети? – подсказал Петенька, но, глядя на окаменевшее Олино лицо, сжалился и продолжил: – Маму, я думаю, – объявил он совершенно серьезно. – Ты будешь моей мамой?