Двери кабины открылись одновременно с двух сторон, и из машины вышли двое.
Водитель – молодой, лет двадцати пяти, не больше. Коротко стриженный, дерганый, в спортивках с широкими белыми лампасами и в укороченной черной дутой куртке. И его пассажир – мужчина постарше, повыше и поздоровее. Волосы выкрашены в ярко-белый цвет, на ногах армейские ботинки, а поверх толстого серого свитера с высоким горлом расстегнутая ветровка.
Оба размяли ноги и огляделись.
– На бандюков похожи, – отметила Рогожина. – Наверное, у них стрелка или оптовый заклад. Дилеры какие-нибудь. Сними-ка их, Юль. Вдруг пригодится.
Синяева достала телефон, и какое-то время снимала, как мужчины прохаживаются вдоль блоков, озираются и прислушиваются.
Лица их были сосредоточенные и серьезные.
Потом, не переговариваясь и не обмениваясь знаками, они разошлись в разные стороны. Белый вошел в первый корпус, а водитель зашагал по протоптанной дорожке. Когда он поравнялся со входом во второй корпус, девчонки замерли, но парень прошел мимо. Было слышно, как негромко похрустывают его шаги.
– Что-то ищут, – прошептала Синяева. – А вдруг у них это надолго?
Рогожина кивнула.
– Сейчас переждем и посмотрим.
Они перебежали к противоположной стене и принялись наблюдать за незнакомцами оттуда.
Коняхин с ними не пошел. От любого движения в голове плескалась какая-то муть, вызывая кратковременные позывы тошноты.
– Непонятные они какие-то, – сказала Рогожина.
– Белый страшный, – отозвалась Юлька. – Смотри-ка, в нашу сторону идет.
Они резко отпрянули от стены.
– Ниче не страшный, – возразила Катька не особо уверенно. – Вдвоем завалим. У тебя еще шокер. Забыла?
– Но он же не один. Там еще второй.
– Тот дохляк, как мой брат Мишка, ему разок промеж глаз дать, сразу копыта двинет.
– А если друзья их подъедут?
– Слышь, Синяева, я тебя не узнаю.
– Не знаю. Просто какое-то дурное предчувствие. Как перед Викиным побегом.
Несколько секунд Рогожина пристально вглядывалась в лицо подруги.
– Ладно, давай отваливать. Сейчас пройдет, и рванем к просеке.
Их беспокойство передалось и совершенно разбитому Коняхину.
– Кать, – неожиданно произнес он. – А давай помиримся? Как будто ничего не было. Договоримся как-нибудь? Люди же должны уметь договариваться?
– Да о чем с тобой, Коняхин, договариваться? – фыркнула Катька, суетливо поднимаясь. – Ты – чмо. И за слова свои теперь должен ответить. И за все остальное тоже. Но разбираться будем потом.
Девчонки поспешили на выход, а Коняхин остался сидеть у оконного проема.
Возле лестницы Синяева обернулась и махнула ему рукой. Рассеянные солнечные лучи рассыпали по ее волосам золото.
– Хочешь, идем с нами?
Наверное, она все-таки ему капельку нравилась. Было в ней что-то хорошее, человеческое, только где-то очень-очень глубоко. Наверное, с возрастом оно станет еще незаметнее, а потом и вовсе исчезнет, оставив только злобу, жестокость и ненависть ко всему беззащитному. Пара лет, и она прекратится в копию Рогожиной.
– Я вас ненавижу! – громко крикнул Коняхин.
Катька показала ему средний палец, и они ушли.
Каждое движение отзывалось тупой болью в ушибленном позвоночнике, голова продолжала кружиться, нос пульсировал, а нестерпимый холод мокрой рубашки пробирал до костей.
Толик был рад, что его оставили в покое, что все наконец закончилось, однако тревожное беспокойство вцепилось мертвой хваткой в горло и засосало под ложечкой.
Закрыв лицо руками, Коняхин сидел в жутком предчувствии чего-то катастрофического, неестественного и необратимого.
Крепко зажмурившись, он изо всех сил пожелал оказаться где-нибудь далеко-далеко, в другой, совершенно иной жизни. Благополучной, мирной, лишенной страхов. Той, где с ним всего этого не происходит.
С улицы раздался истошный женский крик, за ним второй.
С трудом поднявшись, Коняхин доковылял до противоположной стены и выглянул из окна.
Широко расставив руки и утопая по колено в снегу, Рогожина яростно пробиралась через просеку к лесу.
А за ней, проворно перескакивая сугробы и стремительно сокращая расстояние, гнался парень-водитель.
Он догнал ее возле самого леса, размахнулся и ударил наотмашь, тут же сбив с ног, а потом накинулся сверху. Какое-то время они боролись, до Коняхина доносились отдаленные выкрики и визг. В глубине души он надеялся, что Рогожиной сейчас так же больно, как было и ему.
Ухватив Катьку за волосы, парень потащил ее назад к Блокам. Катька вопила и вырывалась. Даже с такого расстояния Толик мог различить кровавые следы, тянущиеся за ними по снегу.
И тут на лестнице послышался топот.
Коняхин едва успел отпрянуть от окна, как на площадку этажа влетела Синяева.
– Дай телефон! – срываясь на визг заорала она. – Скорее дай телефон! Или лучше сам позвони. Куда хочешь. Вызови кого-нибудь! Полицию, спасателей, кого угодно. Эти мужики на нас напали. Звони! Иначе нам всем капец!
Толик нашарил в кармане мобильник и попятился.
– Мне Рогожину не жалко, – спокойно произнес он. – Так ей и надо.