«Но что это за учитель такой, не знающий Буденного?» – это я чуть не сказал вслух и сразу испугался своей дерзости.
Мимо нас промчались два бегуна – девушка и юноша. Очень красивые, в ярких кроссовках, с длинными мускулистыми ногами и идеальными телами. Они были в кепках и солнцезащитных очках, но я все равно отметил их прекрасные лица. С ненавистью посмотрел им вслед.
– Чего это ты? – обратилась ко мне слегка озадаченная Калерия.
Я впервые видел ее удивленной, поэтому растерялся и честно ответил:
– Ненавижу красивых.
– Напрасно. – Калерия выглядела расстроенной. – Ладно, мне пора.
Она отвернулась и пошла вдоль реки. Все внутри меня заболело и задрожали ноги. «Это все, это конец, ты все испортил, ты мусор, ты мразь, ты напрасный, ты пустота», – забились в голове слышанные ранее слова.
Калерия вдруг остановилась, развернулась, подошла ко мне, взяла за шелушащуюся сухую руку и написала на ней фломастером адрес электронной почты.
– Жду твою пивную бактерию.
Она улыбнулась и пошагала прочь.
По дороге я купил водостойкий маркер. Когда маме делали лучевую терапию, мы с папой все время их покупали, чтобы подновлять стирающиеся метки.
Маркером я обвел на руке адрес почты Калерии.
Дома я навел порядок, перекусил, а потом отправил фотографию «Пивной бактерии». Калерия ответила сразу – прислала клип незнакомой мне певицы Алсу. В нем мужчина примерно моего возраста приезжает в дом к девушке. Алсу была очень красивая, и меня это злило, но видео прислала Калерия, и я должен был себя перебороть.
Клип я посмотрел двадцать четыре раза. Чуть не остановился на двадцати трех, но тройка была ужасной цифрой, поэтому я довел до двадцати четырех. Алсу носила шерстяной свитер и носки белого цвета, и мне в конце концов это понравилось. Мужчина в клипе казался не очень красивым – не похожим на любовника моей бывшей жены и на сегодняшнего бегуна, – и это мне тоже нравилось.
Потом я лежал и думал, понять предстояло многое: гигантские бактерии, управляющая поведением микрофлора, бычки на откорм, пирамиды, историки-вруны, порубленные исполинским лезвием камни и великанша Архана. Все это было загадочным и разрозненным, но почему-то казалось, что нужен один шажок, и все упорядочится.
Я посмотрел на корешки стоящих на полках книг по истории, и меня затошнило. Понял, что хочу их выбросить. Уже полез на стул, когда задребезжал мобильный телефон.
Это был папа. Я рассказал ему про Калерию.
Он молча выслушал, а потом сказал:
– Знаешь, сын, эта девушка задавала тебе очень плохие вопросы. – Он снова помолчал. – Не сейчас и не так, наверное, надо это говорить, но боюсь, что попадаешь в беду. Понимаешь, когда ты родился, таких… Ну, вот таких, диагнозов еще не ставили. Да это и не совсем диагноз, потому что и не болезнь в широком смысле, а как бы спектр. Мы позже узнали, когда ты подрос. И мама решила не говорить никому, даже тебе. То ли сама придумала, то ли вычитала где-то…Ну, что сразу инвалидность, а это такое пятно, жизнь поломана.
Я молчал и с растущим раздражением рассматривал корочки лживых книг.
– Ну, видишь, мама была права. Тебе, смотри, сорок, и все почти нормально, мы справились. Не без эксцессов, но такие бывают и с нормальн… здоровы… ну, со всеми. И то, ну вот то, оно ведь давно уже не повторялось, верно? Не повторялось? А жена-сволочь, предатели-друзья – это почти норма же, не надо из-за этого… Знаешь, как-то нам позвонили: ты очень долго стоял у реки и считал, с каким интервалом под мостом проходят баржи. Кортеж не мог проехать, ты отказывался уходить, пока не досчитаешь. И кто-то тебя тогда назвал ненормальным. Мать страшно орала, обещала этого сгноить и снять погоны… Ох и крутая она была, правда могла снять и сгноить. Работу тебе тогда выбила. Ну, вот мамы уже нет, и я, думаю, что нужно поговорить, чтобы ты не попал в… Понимаешь, эти вопросы твоей, хм… твоей девуш…
Я сбросил звонок и добавил папин номер в черный список. Потом сгрузил с полки книги, сложил их в две хозяйственные сумки и вынес на помойку.
В следующий раз мы с Калерией встретились на лавке возле ее дома. Он мне сразу понравился – старый, с облупившимися стенами, отделанными вразнобой балконами, обклеенной полусорванными объявлениями ржавой дверью. Очень этот дом был некрасивым, а значит, честным.
Калерия все время молчала, и я запереживал: вдруг ее обидела фотография? Может, надо было отправить «Счастье пить»?
Перед лавкой паслось маленькое стадо голубей (их было пять). Я долго за ними наблюдал, а потом спросил:
– Калерия, а чем ты занимаешься?
Она как будто ждала этого вопроса:
– Я помогаю тем, кому нужна помощь.
Я подумал: а не нужна ли помощь мне? Спросил.
– Нет, тебе не нужна. Наоборот, ты сам мог бы помогать, – ответила Калерия. – Иногда ко мне заходит бабушка. Она срывает со столбов объявления, знаешь, вот эти – «Работа студентам!» или «Работа, без опыта!» – и приносит. Смешно.
Мы посидели еще чуть-чуть. А потом она сказала: