Самая страшная книга 2025

Поднимающееся солнце припекло сильнее, и Павел постепенно начал чувствовать больше. Вне всяких сомнений, это было его тело. При каждом вздохе под носом трепетали усы, а боков касался шелк рубашки.

«Погоди, Пал Сергеич, еще оттаешь!»

Лишь одно ощущение не давало ему покоя. Нарастающий болезненный зуд в животе и груди. Павел силился разлепить веки, но те совсем смерзлись. Над головой гудело, словно роилась огромная и плотная туча гнуса.

– Пусть оттаивает, – усмехнулась Лиза.

В груди Павла всколыхнулось: глупая баба, мало что вернула ему тело, так еще и не убила сразу. Неужто не понимает, что ей теперь не жить? Ни ей, ни…

– Ее рядом кладите.

Павел вздрогнул. Начавшей отогреваться руки коснулось что-то столь холодное, будто он снова покрылся изморозью.

– Ну что, Павлуша? – Голос Лизы приблизился, словно она присела рядом. – Испортил девку? Женись! Я теперь баба вдовая… Так что даю свое благословение. Негоже Глашке в девках на тот свет отправляться, какой-никакой, а жених нужен…

Павел задергался, пытаясь схватить Лизу, но, едва приподнявшись, рука тут же упала на живот, нащупав нечто, склизко перекатывающееся под пальцами.

– Ах да! – спохватилась Лиза, будто только что вспомнив. – Прокурор петербургский решил удостовериться в причине твоей кончины, а потому настоял о проведении доктором исследования. Выпотрошили тебя немного, мой любезный. Говорят, пьянка тебя сгубила… Так что не расстраивайся: еще год-два, и все одно схоронили бы.

Павел неразборчиво замычал.

– Что? Ах да! Ты же не знал! Но ты ведь сам в свое тело вернуться желал. – Лиза встала. Павел почувствовал, что солнце вновь светит в его лицо. – Кладите!

Его приподняли и переложили на мягкую подстилку.

«Заботятся, сучьи дети!»

Рядом положили и тело Глашки. Стало теснее. Левый бок уперся в твердый бортик, в правый – уткнулась холодная плоть дворовой. Павел чувствовал, как их подняли и неторопливо понесли. Солнце светило жарче, и Павел понял, что вот-вот сможет встать и заставить поплясать всю честную компанию.

Едва они отошли от села, как на лицо вновь упала тень.

– Кладите! – вновь распорядилась Лиза. – Можете проститься с любимым барином!

Крестьяне подходили по очереди и, смачно натужась, харкали в лежащего. Кто-то высморкался и тоже плюнул.

– С-скоты… – прошипел Павел, чувствуя каждый влажный шлепок.

– Опускайте! Коли все попрощались.

Несколько человек, сопя, подхватили ложе, на котором лежали они с Глашкой, и стали медленно опускать. Солнце скрылось, уступив место пронизывающему холоду, словно его решили вернуть в погреб.

Павел наконец смог разлепить веки. Он лежал на дне глубокой ямы с ровными земляными краями. Вокруг стояли его крестьяне. Лица были злы. Только Тимофей скалился во весь широкий рот и скорбно улыбалась Лиза.

Мертвая Глаша начала смердеть, и это отчетливо чувствовалось здесь, в могиле.

– Меня найдут! – прохрипел он. – Вас всех перевешают!

– Конечно, найдут, я место сама укажу! – подтвердила Лиза и, присев, захватила горсть земли с холмика, невидимого со дна могилы. – Прах к праху, как говорится!

Ком земли полетел вниз, приземлившись на едва открывшиеся глаза. Павел заорал, но второй ком забил рот до самой глотки. Каждый из крестьян старался попасть в лицо бывшему хозяину. Павел вытолкал языком ком грязи, но его тут же заменил другой. Комья земли застучали с частотой летнего дождя.

Груз на груди и голове быстро рос, а шлепки грязи становились все глуше и отдаленнее. В распоротом животе свербело и нестерпимо чесалось. Но совсем не это беспокоило Павла.

Туча гнуса, что до этого беспокойно вилась над головой, спустилась и нашла дорогу к его рту, приоткрытому в последнем крике.

Артем Гаямов Оранжевая мама

Без какой-нибудь цели и стремления к ней не живет ни один живой человек.

Ф. М. Достоевский. Записки из мертвого дома

Шурка стоял в коридоре и растерянно крутил головой. Смотрел то на отца, уткнувшегося лицом в стеллаж с книгами, то в приоткрытую дверь своей комнаты. Там квадратный участковый уселся за Шуркин письменный стол и, отодвинув учебники за второй класс, принялся сосредоточенно заполнять бумаги. В сторону гостиной голова не поворачивалась, только глаза косились, будто сами собой. Дверь туда была закрыта, через мутное матовое стекло проступал мамин силуэт, висящий вместо люстры.

Тишина казалась горькой на вкус, ядовитой, отравляющей ежесекундно. Отец стоял, сунув нос между томиков Достоевского, и не шевелился, вроде и не дышал. А вот мамин силуэт за стеклом двигался – покачивался туда-сюда, туда-сюда. Совсем чуть, еле заметно, но все же.

«Так, может, она…»

– Супруг, подойдите, – позвал участковый, и эти два сухих слова развеяли надежду.

«Нет, не может».

Отец вздрогнул, словно очнулся, и отделился от стеллажа. Несколько книг упало на пол, одна раскрылась. «Записки из мертвого дома». Название показалось Шурке глупым. Чего там писать, если дом уже мертвый? Раньше надо было писать.