Лиза убрала мобильный назад в сумку, чиркнула молнией, и в машине повисла тишина. Только радио едва слышно болтало о Сочинской Олимпиаде да «дворники» тикали влево-вправо, туда-сюда, разгоняя снег. А Стас сидел и все всматривался через лобовое стекло в удаляющуюся фигуру гения, будто силился разглядеть, что же творится у этого человека в голове.
– И все-таки почему он спасал только детей, как считаете?
– Может, потому что шестилетний ребенок больше заслуживает жизни, чем девяностолетний дедушка, который пошел за грибами и заблудился.
– О, а вы циничная. Мне нравится. Но нет – я думаю, дело не в том, кто чего заслуживает.
– А в чем тогда, по-вашему?
– Ну, скорее, в какой-то солидарности, что ли. Ведь у Хромова самого было сложное детство. Его мать состояла на учете в психдиспансере. И повесилась, когда мальчику было восемь. А отец после этого крепко запил и в пьяной драке кого-то там прирезал, попал в тюрьму.
– А мальчик в детский дом?
– Нет. Его бабка с дедом воспитали. На учете не состоял, приводов не было. Правда, в школе были… инциденты.
Дождь шумно хлестал по стеклам, только подчеркивая красноречивое молчание директрисы. Целую минуту, бесконечно долгую минуту она переводила многозначительный взгляд с Шурки на дедушку, а потом заявила:
– Мычал на одноклассника.
Дедушка удивленно нахмурил морщинистый лоб и зачем-то уточнил:
– Как корова?
– Именно, – серьезно кивнула директриса.
– Он первый начал, – встрял Шурка. – Он дразнился. Каждый день дразнился. Что штаны девчачьи и я девчонка. И еще… по-всякому.
– Эти штаны? – не поняла директриса, окидывая взглядом Шуркины черные джинсы. – А почему?
– Потому что швы оранжевые.
– Ладно швы! – дедушка хохотнул. – Этот модник хотел полностью оранжевые портки купить. Да я не дал. Вот, – он кивнул на джинсы, – сошлись на компромиссе.
– Так, вы меня совсем запутали! – Директриса замахала руками. – Швы, портки, компромиссы… Начнем сначала. Саша мычал на одноклассника, а тот, как позже выяснилось, панически боится коров. Ну и… от страха… обмочился, в общем. При всех, на перемене. И теперь родители переводят его в новую школу. Саша, понимаешь, как плохо ты поступил?
– Ну подождите, подождите! – дедушка выставил вперед ладони. – Если это позже выяснилось, то откуда Саньке было знать? Боится там кто-то коров или нет? Дети всегда дурости устраивают. В мое время вот кукарекали. На спор. Кто проспорил – кукарекает.
– Откуда было знать? – Директриса недобро прищурилась, будто прицеливаясь, а потом окликнула через дверь: – Андрей, зайди.
Дверь осторожно приоткрылась, и в кабинет протиснулся толстый рыжий мальчишка – одноклассник Шурки. Тихо поздоровался и внимательно уставился под потолок на портрет президента России, будто ожидая указаний именно от него.
– Садись, Андрей, – велела директриса, – и повтори Сашиному дедушке то, что мне говорил.
– Ну-у… – Рыжий поскреб веснушчатую щеку. – Саше надо было азбуку Морзе расшифровать, и он ко мне пришел – в интернете глянуть. У него интернета нет, а у меня новый модем. Дозванивается быстро, и скорость норм.
– Гадости всякие в этом интернете, мне рассказывали… – дедушка брезгливо поморщился, и тут до него дошел смысл сказанного. – Погодите-ка. Санька, какая еще Морзе? Откуда? Кто это тебе радиограмму настучал?
– Дальше, Андрей. Что получилось, когда вы расшифровали азбуку Морзе?
– Получилось «корова».
– Саша… – Директриса повернулась к Шурке и взглянула на него очень внимательно. – Где ты взял слово «корова» азбукой Морзе?
Дедушка и рыжий Андрей теперь тоже смотрели на Шурку, а тот уткнулся глазами в пол и молчал.
На какое-то мгновение ему показалось, что он снова сидит дома в своей комнате. Сжимает в руках злополучные джинсы и с обидой твердит сквозь зубы: «Завтра снова надену. Все равно надену». А по оранжевым швам вдруг будто пробегает черная тень, заставляя отдельные стежки схлопнуться, съежиться. Превратиться в точки, образуя комбинацию.
Тире-точка-тире тире-тире-тире точка-тире-точка тире-тире-тире точка-тире-тире точка-тире.
Поначалу Шурка не понимает, что это азбука Морзе, что швы говорят с ним. Что это сообщение, сообщение для него. Из того, другого, оранжевого мира. А когда наконец понимает, то изо всех сил сжимает кулаки и зажмуривается от восторга и ужаса одновременно – получается, у него получается!
– Саша, – вклинилась в воспоминания директриса, – мы ждем. Откуда ты взял слово «корова»?
– Не помню, – буркнул Шурка, не поднимая глаз.
– Послушайте, товарищ директор. – Дедушка примирительно улыбнулся. – Ну, мальчишки такие выдумщики. У них и Морзе, и условный стук, и свой язык, и тайны всякие. В шпионов играют, в разведчиков. Может, простим его? На первый раз.
– Может, простим, – милостиво допустила директриса. – Но нужна ясность. Я должна быть уверена, что Саша все осознал. И раскаивается.
– Санька, ты осознал? – поинтересовался дедушка.
– Осознал.
– Ты раскаиваешься?
– Раскаиваюсь.
– Ну вот и ладушки. Тогда…
– Ты извинишься перед мальчиком, которого обидел? – вмешалась директриса.
– Нет.