Повторять своих ошибок Пашка не собирался – поднял сначала Володю, потом остальных охранников. Толпой куда проще – теперь, случись чего, ему точно поверят, да и вряд ли кто-то рискнет напасть на всех сразу, как вчера на Серегу (а что того утащили местные, Паша почти не сомневался).
Ворота к котловану свободно болтались на петлях. Пашка бросился вперед, выставив перед собой фонарик, который прихватил у сторожей. Сами охранники топали позади, не отставали. Сияющие кружки выхватывали из темноты камни и грязь, провал ямы, белеющую во мраке лестницу.
В котловане кто-то говорил, нараспев читая слова, точно молитву.
Паша слетел по лестнице, чуть не споткнулся, подвернул ногу, но не заметил боли. Володя что-то крикнул вслед – звук его голоса потонул в вязком воздухе ямы, зато распевная речь как будто только наливалась силой, вползала в уши.
Карартынян нашелся у плиты. Он стоял у колодца, смотрел вниз и громко пел. Пашка, не думая, схватил лингвиста за рукав и одним движением развернул к себе.
Глаза у Эдика закатились, открывая белки с прожилками капилляров. Он пошатывался на месте, но продолжал говорить – Пашка не понимал ни единого слова.
– Паш, отойди от него! Отойди, говорю!
Володя отпихнул его в сторону и с оттягом ткнул Карартыняна кулаком в живот. Эдик тут же заткнулся, разевая рот, как рыба, в тщетных попытках вдохнуть.
Котлован тряхнуло, земля задрожала в конвульсиях, сбивая с ног. Уши заложило от жуткого грохота, пыль взвилась клубами, забиваясь в нос и глаза. Кто-то рядом закричал.
Пашка кубарем покатился к колодцу, неудачно влетел в камень локтем, разбив его в кровь. Почва прыгала под ним, подкидывала его – челюсть клацнула, зубы впились в кончик языка, во рту полилось теплое. Паша ничего не видел и не слышал, кашель раздирал легкие.
Потоки воздуха бесновались вокруг, завывали, хлестали по коже песком.
В плечо впилась чья-то рука. Пашка еле разлепил глаза – в шаге от него сквозь завесу мелкой пыли выделялась розовая рубашка Карартыняна. Лингвист стоял на четвереньках и пытался перекричать бурю, но слова уносило ветром, гулом и рокотом раздираемой тверди. Эдик упрямо тянул его за рукав, куда-то показывал, отчаянно плевался.
Пашка уперся коленями, попытался встать, но тут же завалился назад, увлекая за собой Карартыняна. Буря и тряска исчезли, уступая место кромешной тьме. Пашка словно повис в воздухе, а потом удар выбил воздух из груди, и сознание погасло.
Он не знал, сколько пролежал в отключке, но когда очухался, первым делом подумал: ну вот и смерть пришла. Мрак застилал все, зрение будто отказало, спина и локоть невыносимо ныли. Пашка машинально полез в карман, нащупывая знакомый брусочек. Пальцы привычно ткнули в кнопку – экран загорелся, яркость выбила слезу.
Так, он жив и не ослеп. Но где он тогда?
Включив фонарик и мысленно порадовавшись, что телефон не разбился, Пашка огляделся. С трех сторон его окружали гладкие каменные стены, сверху нависал низкий потолок, почти касаясь волос на макушке. Вместо четвертой стены виднелся прямоугольник прохода, уходящий в черноту. А рядом на полу нашелся колодец. Точно такой же, как и в котловане на стройке.
Сердце выдавало бешеный ритм, паника подкатывала к горлу. Как он тут оказался? Что это за место? Там, в яме, все сошло с ума, земля вспучилась, его схватил Эдик, они вместе упали… Куда?
Кроме колодца – некуда. Но вот же он, в двух шагах! А наверху потолок. Так откуда и куда он мог упасть?
Голова закружилась. Пашка оперся о ближайшую стену, кожей почувствовал тонкие канавки на поверхности холодного камня. Символы. Как и на плите. А еще – рисунки.
Многие фигуры он узнал сразу: вот Хедау выпускает Харги, даруя людям смерть, но не понимая, что та заберет всех; вот Энекан Буга изгоняет злого бога обратно. А дальше…
Когда Паша наткнулся на аморфную кривую кляксу, то непроизвольно отшатнулся. Она вызывала отторжение, неизвестный древний художник нарисовал очень живую картинку: раздутое тело, руки без кистей, ноги разной длины, вместо головы – зубастая пасть.
Имя всплыло само: Кандыках. Уродливый слуга Харги.
Образ смутно возник в памяти, перед взором почему-то встала картинка: Серега у ворот, светит фонарем на дорогу и…
Уже не важно.
Собравшись с мыслями, Паша набрал номер Михаила Петровича. Сигнала нет, ну еще бы. Наудачу он вытащил симку и вставил снова на место, но это, конечно, не помогло.
От затхлого и терпкого духа подземелья его подташнивало.
Шурх!
Легкий шорох залетел в комнату из коридора впереди.
– Эдик? Эдик, это ты?
Голос отразился от стен, больно вонзился в уши. Никто не ответил. Пашка до сих пор злился на Карартыняна, однако сейчас отдал бы все на свете, чтобы увидеть его рожу – хитрую, наглую, но все-таки свою. Живую.