Самая высокая на свете гора

Раз я учил стихотворение. Хорошее было стихотворение, только никак не выучивалось. Зубрил, зубрил, пока мама не сказала:

— Леня, сейчас же перестань бубнить. Ты мешаешь Тонику.

На самом-то деле это он мне мешал, и я получил двойку.

Мама посмотрела в дневник и стала ругать:

— Так я и знала, обязательно ты что-нибудь выкинешь, лодырь!

Я молчал, да и что скажешь? Двойка — это как-никак двойка! Только ведь мама сама велела не бубнить.

То-ник. Его почему-то называют вундеркиндом. Мне это слово ужасно не нравится. Оно похоже на сушеного жука: вун-дер-кинд. Язык сломаешь.

Генка Белозуб считает, что это значит просто «любимчик». Так он Тонику и сказал. Тоник тогда рассердился — обозвал Генку дураком и объяснил: вундеркинд — очень умный, одаренный, талантливый мальчик. И посоветовал Генке, если не верит, заглянуть в «Словарь иностранных слов».

Но что бы это слово ни означало, а вундеркиндом быть очень скучно. Я даже за два футбольных мяча и шпагу д'Артаньяна в придачу не согласился бы стать вундеркиндом.

Тоник всегда чистенький, к нему боязно прикоснуться. Воротничок белый, волосы причесаны — никаких вихров. И башмаки не надо каждую неделю носить к сапожнику, как мои. Руки он моет сто раз в день, даже без всякой нужды, и надраивает ногти маминой пилкой. Мама ему разрешила. А хуже всего то, что он целыми днями играет и ничего не хочет знать, кроме музыки. Я не могу с ним дружить, хоть он мне и брат.

А с ребятами из нашего класса со всеми дружу. Они ко мне ходят каждый день. И пол я сам натираю, мама напрасно жалуется:

«Натащили твои ребята грязи».

У Тоника друзей нет, зато в комнате у него свой уголок, и он не разрешает мне играть там. И говорит, что когда-нибудь у него будет собственный кабинет. На полу там будет ковер, в углу — большой рояль, а на стене — портрет Чайковского. Я лучше куплю мотороллер и поеду далеко: может, в Карпаты, где пихты и две Тиссы — Черная и Белая. Понравится — останусь, буду работать лесорубом. И если Тоник приедет к нам с концертом, не признаюсь, что он мой брат. Хоть бы он стал знаменитым лауреатом всех премий. Все наши знакомые говорят, что он им станет. Мама гордится Тоником. На праздник гости обязательно слушают, как он играет. А потом едят салат и другие вкусные блюда и причмокивают:

«Ваш сын прекрасно играет!»

«Какой вкусный у вас салат!»

Мне тогда почему-то становится смешно…

«Не заводите громких разговоров и игр, — предупреждает мама в будни всех моих товарищей, — у Тоника сложная концертная программа!»

Тоник хочет играть на концерте лучше всех. И напрасно какой-то там Марко Терещенко решил выступить с такой же сложной программой. Скрипка Тоника все равно будет звучать лучше: он целый день водит смычком по струнам. И если он на миг перестает играть и прислушивается к нашим разговорам или просит у меня книжку почитать, мама говорит:

«Тоник, миленький, а как у тебя дела с третьей частью сонаты?»

И Тоник снова берется за скрипку, даже не вздохнув. Я понимаю, это хорошо, когда человек так трудится, но ведь никто на свете не мог бы, например, целыми днями играть в футбол. Запутано все это. Спрошу у папы, если не забуду.

Узнав, что завтра наконец концерт, я сначала обрадовался. Не будет больше брат тянуть из скрипки свои нудные гаммы. И телевизор можно будет посмотреть.

Но потом оказалось, что мне придется идти слушать Тоника. Генку Белозуба позвать не разрешили, и я совсем загрустил.

— Что твой Генка понимает в музыке! — презрительно скривил губы брат.

Не собирайся он на концерт, получил бы от меня. Чтоб не кривился. Подумаешь, вундеркинд!

Сидеть в первом ряду — тоска. Совсем не видно, что делается в зале. Я потихоньку вытащил из маминой сумочки конфеты. Но мама немедленно отобрала: это для Тоника.

Хорошо папе. У него какое-то совещание, и он не мог пойти на концерт.

Сначала играли пианисты. У одной девочки были кудрявые волосы и красная лента в локонах. Ей подложили на стул подушечку, такая она была маленькая.

Потом сказали:

— Выступает Антон Шевчук.

Тоник вышел, поклонился, стал настраивать скрипку. Он играл долго, ни разу не ошибся, ничего не забыл. Мама все время сжимала пальцами сумочку. Мне было стыдно, что я такой плохой (значит, мама сказала правильно), но я никак не мог волноваться, хотя очень старался.

Тоник кланялся несколько раз, но ему не очень аплодировали, и вдруг он стал совсем маленький на большой эстраде, и скрипка жалобно повисла у него в руке. Неужели и скрипке надо, чтобы долго аплодировали?

Кто-то рядом сказал:

— Этот малыш — настоящий автомат.

Может, это и правда, но мне обидно. Кому же приятно, чтобы его брата обзывали автоматом. Ну пусть вундеркинд, но не автомат же!

А на эстраду вышел другой мальчик. Он улыбался, и его черные волосы разлохматились. Я никогда не прислушивался, что Тоник играет. А вот сейчас почему-то начал слушать. Даже на уроке географии я не сидел так тихо. Мне вдруг показалось, что я в Карпатах, вокруг пихты и ребята, похожие на этого скрипача, сплавляют по Тиссе плоты. Я даже слышал, как шумела река и на берегу пели.