Самарянка

Победу Нина Андреевна Соболева встретила в Германии в звании майора медицинской службы и в должности начальника медсанчасти полевого госпиталя, который следовал за гвардейской танковой армией, взламывающей оборону немцев южнее Берлина в направлении Потсдама. Кроме орденов Красного Знамени, Красной Звезды и Отечественной войны II-й степени, майор Соболева имела медаль «За отвагу» и благодарность от самого Сталина. Все это на какое-то время приглушило разговоры о ее социальном происхождении.

Лишь в самом конце войны органы, следившие за каждым шагом Нины Соболевой, убедившись в ее полной лояльности и преданности советской власти, неофициально уведомили о смерти ее отца. Не о расстреле и предшествовавших ему многочасовых допросах, пытках и издевательствах, а именно о смерти, как природном явлении для любого человеческого организма. О месте ж захоронения тоже ничего не было сказано.

Семьи Нина Андреевна не имела: не решившись на этот шаг еще до войны, она и вовсе оставила это намерение, возвратившись к мирной жизни. Перед ней открывалась неплохая карьера. Ей предложили на выбор два места: работу в качестве научного сотрудника в крупном медицинском центре и заведующей кафедрой полевой хирургии в Ленинградской военной медицинской академии — опыт полевого военврача здесь был нужен. Но тут произошло событие, круто изменившее все планы. Нина узнала правду о гибели отца. Страшную правду. Это стало для нее настоящим потрясением и шоком. Сердечный приступ надолго уложил ее на больничную койку. Нервное потрясение было настолько глубоким, что отнялась речь.

Немало потребовалось времени для поправки. Но и достаточно его было для переосмысления многих жизненных ценностей. Выйдя из клиники, Нина Андреевна Соболева, чье имя было известно даже в кремлевских клиниках, совершенно неожиданно для всех сделала свой выбор: подала прошение в один из заброшенных монастырей, открывшихся еще во время войны. Когда же Заозерская обитель лишилась своей настоятельницы, то сестры монастыря, знавшие о благочестивой сестре Марии, сильно возжелали иметь ее у себя своей матерью-игуменьей. И с благословения архиерея бывший военврач Нина Андреевна Соболева, дочь репрессированного священника, в сане игуменьи прибыла в лесную Заозерскую глушь, чтобы взять на себя попечение о жизни монастыря…

— А мы почему-то ждали тебя, Олечка, не раньше, чем к зиме, — матушка Мария пересела теперь из своего кресла за небольшой круглый стол, заставленный разными папками с бумагами. Сев рядом с игуменьей на старый скрипучий стул из лозы, Ольга достала документы и протянула их настоятельнице. Матушка стала внимательно читать, придвинув к себе поближе подсвечник с толстой восковой свечой.

— Досрочно освобождается за примерное поведение, — вслух прочитала она и, грустно улыбнувшись, посмотрела на Ольгу. — Сколько ж ты ждала этой радости?

Ольга опустила голову, перебирая под столом бахрому старой плюшевой скатерти.

— Почти пять лет, матушка…

Комок подступил к горлу, и Ольге снова захотелось разрыдаться. Игуменья, поняв ее состояние, отвела взгляд и принялась дальше просматривать документы.

— А наша жизнь не покажется тебе тюрьмой? — прервала молчание игуменья. — Может, есть куда податься, где повеселее, сытнее, чем тут? Годы твои еще молодые, все можно по-другому устроить.

— Некуда мне податься, матушка, — справившись с комком в горле, тихо ответила Ольга, — и не к кому. И родных у меня никого нет, кроме вас. Отец мой был военным летчиком, но погиб вместе с мамой в автомобильной катастрофе, когда я совсем маленькой была. Машина их упала в пропасть… Я жила потом у тети, двоюродной папиной сестры, — Ольга замолчала, переводя дыхание.

— Царствие Небесное родителям твоим — вздохнув, перекрестилась игуменья, — а что же тетя твоя, жива?

— Жива, — ответила Ольга, — но мне нельзя к ней, матушка. Я не хочу возврата к прошлому. Нет мне туда дороги…

На ее глазах снова заблестели слезинки.

— Ну, поживи, поживи, — ласково улыбнулась мать Мария, — мы ведь тебя приглашали давно и сейчас никуда не гоним. И не неволим. Господь никого за Собой не вел силой, люди сами за Ним, Спасителем нашим, шли и спасали свои души. Поживи с нами, присмотрись к нам, а сестры к тебе привыкнут. А там как Господь управит… На все Его святая воля.

Игуменья сложила все документы назад в пакет:

— Документы твои пусть у нас будут. Порядок таков.

Ольга нагнулась к сумке и достала оттуда еще одни пакет:

— Матушка, не только документы, но и это пусть у вас будет. Оно мне теперь вообще не нужно, а вам пригодится.

— Что это? — настоятельница с интересом взяла протянутый ей пакет и открыла его, вытаскивая содержимое — пачку американских долларов.

— Господи помилуй! — в испуге воскликнула она. — Да такой суммы тут никто отродясь не видел. Сколько ж тут?

— Было пять тысяч, — ответила Ольга, — да в дороге пришлось немного потратить.

— Нет, Олечка, — собрав деньги обратно в пакет, задумчиво сказала игуменья, — эти деньги не добром заработаны, поэтому добра не принесут. Забери.