Самарянка

Мишка поправил крестик, спрятал его и, смущенно глядя на Ольгу, выдавил из себя:

– У меня такое предчувствие, что все настоящие приключения только начинаются…

Ольга вышла проводить Мишку за ворота монастыря, где ожидал Павел. Они шли молча, переполненные теплыми воспоминаниями и радостью от этой встречи. Неожиданно Ольга остановилась, вспомнив, о чем хотела спросить Мишку.

– Послушай, а откуда ты знаешь отца Иоанна?

Мишка первый раз за все время, пока был с Ольгой, улыбнулся, потом так же, как и она, загадочно поманил ближе к себе и прошептал ей на самое ухо:

– А вот о том, матушка, говорить не велено…

 

Часть третья

1. ДОМА

   Холодная нынче выдалась зима. Лютая. Снежная. Крепким льдом сковало реку. Потрескивают долгими морозными ночами толстые сосны. Одно слово: трескучие морозы…

   Идя по руслу скованной ледовым панцирем реки, Мишка то и дело поглядывал на раскинутый над ним звездный шатер, ловя взглядом то след то здесь, то там упавшего метеорита.

   «Да у меня и желаний столько нет, сколько уже звезд нападало, – усмехнулся он, зарываясь носом в теплый вязаный шарф, – а они все падают и падают».

   Вспомнился лесной скит, старец Иоанн, чудаковатый друг Варфоломей, Борзик.

   «Как они там? Отец Иоанн, как всегда, на молитве… Варфоломей…».

   Мишка попытался представить, чем сейчас мог быть занят Варфоломей, но так и не мог.

   «Не с волками ж он по лесу бродит, – решил он, – погода не та. Сидит, небось, возле теплой печки, поленца сухие в огонь подбрасывает… За мной скучает… Или забыл вовсе… Кто я ему? Из лесу вышел и снова зашел. Нет, наоборот: в лес я забрался, да вышел назад».

   Мишка поежился от нестерпимого холода и ускорил шаг, чтобы побыстрее добраться домой: впереди уже были видны огни его деревни.

   «Забыл – не забыл… Чего гадать? Я ведь сам обещал возвратиться. А он всем верит. Ждет, небось. Конечно, ждет… А я все тут и тут… Хотя что в этом плохого? Тут я у себя дома. А там? Кто я там? Ни монах, никто. Так, случайный гость. Занесло в ту лесную глухомань каким-то странным ветром. Ну, побыл, пожил, помог… Помолился. Повоевал малость. А дальше? Дальше-то что?..».

   На этот вопрос у Мишки не было ясного ответа. Он еще был в раздумьях. После невероятных приключений, происшедших с ним во время недолгой жизни в скиту и возвращения домой, он стал понемногу отвыкать от строгого монастырского порядка, по которому жил вместе с другими послушниками, и втягиваться в уже привычный ему обыденный ритм, которым жила деревня: кто-то трудился в местном колхозе, кто-то занимался домашним хозяйством, кто-то вообще бездельничал или пьянствовал, кто-то рождался, а кто-то доживал свой век. Только Мишка после того, как в его душе произошел странный поворот, связанный со скитом, а еще раньше – встречей с Ольгой, он никак не мог определиться, как жить дальше. Мысли его снова путались, роились, не давая остановиться на чем-то одном, определенном, а в душе снова появились сомнения относительно того, что в скиту казалось таким простым и понятным.

   «Действительно, деревня уже сейчас смеется: дескать, Мишка с ума спятил, решил в монахи податься, бороду отрастил, Богу молится. А коль снова поеду назад в скит? Узнают – вовсе засмеют, а матери впору бежать отсюда от разных разговорчиков и пересуд. Народу-то ведь и заняться нечем, как позубоскалить над кем-нибудь. А тут такая тема, такой сюжет! Мишка монахом стал! Ха-ха-хачешки ха-ха!..».

   В этих раздумьях, не дававших ему в последнее время покоя, Мишка подошел к своему дому. К его удивлению, даже лохматый дворовой пес Ворон не выбежал, как обычно, навстречу, а лишь тихо заскулил, не высовываясь из конуры.

   – Ладно, дружище, – улыбнулся Мишка, решив не трогать пса, – грейся до утра. Да смотри, чтобы волки из лесу к нам в гости не пожаловали да кур не потаскали. Между прочим, давеча я их песни слышал, когда сюда мимо леса шел. Так что спи, да в оба смотри, чтобы служба справной была.

   Тихонько отворив дверь, чтобы не разбудить мать, Мишка вошел в дом и, раздевшись, сразу пошел на кухню, чтобы немного перекусить перед сном. Но, войдя, он сразу увидел мать, дожидавшуюся его возращения.

   – Мам, чего не спишь? – удивленно посмотрел на нее Мишка.

   – А чего спать-то? Время, как говорят, детское еще. Кино вот посмотрела, новости разные… Тебя ждала покормить. Садись ужинать. Изголодался, небось. А я петушка отварила. Хороший петушок был, да уж драчливый больно. Ох, и драчун! До чего ж забияка стал, что чуть коту нашему глаз не выклевал.  Сущий драчун и забияка. Как и ты в молодости…

   Мать потрепала Мишкины густые волосы и ласково обняла его.

   – Садись, сынок, садись. Все тепленькое, вкусное…

   И пододвинула ему большую тарелку. Мишка посмотрел на приготовленный для него сытый ужин и стыдливо отодвинул тарелку от себя.

   – Что? Что такое? – взволновалась мать, не понимая, что смутило сына. – Ешь, все свежее, прямо с жару, с плиты!

   Но Мишка снова осторожно отодвинул тарелку, думая, как объяснить матери свой отказ.

   – Я не буду, мам… Я…

   – Что? Ты уже где-то поужинал?

   – Нет… Не в том дело. Просто… Нельзя мне. Пост… Нельзя…