Самарская вольница

— Думается мне, что Васька Лаговчин нас ответчиками хочет выставить перед великим государем, — негромко продолжил свои раздумья стрелецкий голова Давыдов. — Когда главный ответчик — князь и воевода Прозоровский! Ему бы не сидеть в Астрахани, а в апреле всей силой, с иноземными полками подняться к Царицыну и ежели не боем, то видом крепкого войска устрашить донских смутьянов. Он того не сделал, ему и ответ перед великим государем держать! — Стрелецкий голова как бы подытожил этот трудный разговор, помолчал, осмотрел всех, словно бы прощаясь, и сказал: — Никого не принуждаю к непосильному сражению, делайте, сотники, по разумению своему. Сам же останусь… сколь возможно будет, чтобы видеть происходящее и отпиской донести в приказ Казанского дворца… Ежели даст Бог сил унести опосля того ноги… А вы ступайте.

Молча раскланявшись со стрелецкими командирами, Давыдов отвернулся в угол, перекрестился на икону. Сотники со своими помощниками вышли из каюты, мимо молчаливых казанских стрельцов прошли с кормы на нос, по сходням сбежали на песок. И только тут, оглянувшись на обреченный, а может, и на счастливый, Бог весть, Саратов, Аникей Хомуцкий сказал, как всегда малословно:

— Пора и домой, други?!

— Ты прав, Аникей! Здесь нам торчать далее нет никакого резона, — согласился сотник Хомутов, от принятого решения враз стало на душе легче. И к Пастухову с тем же вопросом: — Домой, тезка? Аль думаешь повоевать?

— Плывем домой, покудова казаки под горячую руку не пустили нас плыть вниз, к Астрахани! Тамошним осетрам на корм. Мертвый пес зайца не нагонит, убитый стрелец своим домочадцам не кормилец. Нас ждет Самара, там и докумекаем обо всем.

Ну, так и объявим своим стрельцам! Дома и вправду думать будет легче, — решил сотник Хомутов и уверенным шагом направился к своим стругам…

Не прошло и получаса, как самарские струги подняли якоря, развернули паруса, весла разобрали, и над речной гладью, такой мирной, красивой, под крик чаек послышалась тягучая, громкая команда гребцам:

— Весла-а на воду! Навались! Раз-два-а, раз…

3

Грустные, если не мрачные мысли обуревали казанского стрелецкого голову Давыдова, когда он, уже в вечерних сумерках, провожал печальным взглядом уходившие вверх по Волге струги — теперь ушли и его подчиненные, все три сотни стрельцов, самарских стругов уже и не различить на воде. Здесь, у саратовского песка, на легком струге остались не более двадцати человек — сотники, некоторые пятидесятники, десятники да восемь гребцов с девятым кормчим. Сидели кто на палубе, кто на скамьях около весел, кто у натянутого якоря. Парус был поднят, но пока что стоял вдоль ветра, не надувался. Все смотрели и слушали, что затеялось в городе с наступлением вечернего времени…

А в городе творилось уже нечто невообразимое: по улицам бегали толпы разновооруженных людей, среди серых кафтанов посадских и обывателей густо мелькали красные стрелецкие кафтаны, слышались громкие ружейные и слабенькие пистолетные выстрелы, где-то за избами вихрился отчаянный бабий крик — попутный ветер и его донес до берега! Из посада мятежная кутерьма через кем-то раскрытые ворота перекинулась в крепость, полыхнула отчаянная, недолгая ружейная пальба, бубухнула неведомо в кого пушка подошвенного боя с раскатной башни… и все стихло, только минут через пять на соборной церкви с опозданием загудел набат: созывать уже было некого, все были в деле, разве что немощные и хворые старики еще остались по избам!

— Конец саратовскому воеводе, — перекрестился Тимофей Давыдов при общей могильной тишине на струге. — Недолго держались и московские стрельцы Васьки Лаговчина… Кто отважится пойти в город за вестями?

Ответом была всеобщая тишина и перегляды, словно каждый предлагал это опасное путешествие другому. И только отчаянный Назарка Васильев, поправив за поясом саблю и проверив, надежно ли заряжен пистоль, хлопнул себя по коленям:

— Пойду я, стрелецкий голова! Не сказнят же меня саратовские бунтовщики. Нет за нами никакой вины перед ними.

— Иди, Назарка, — обрадовался Тимофей Давыдов. — Постарайся узнать, что сталось с воеводой Лутохиным да с Лаговчиным. Мне для отписки надобно все доподлинно знать.

Сойдя на песок, Назарий неспешно, вразвалку, утопая в рыхлом грунте, пошел вверх к посаду. Его приметили, когда он из проулка объявился на торговой площади, загородили дорогу кто с ружьем, кто с копьем или домашними вилами. Лица суровые, еще не остывшие после отчаянной драки в городе, у приказной избы, откуда теперь на телегах развозили по домам побитых стрельцов и детей боярских, чтоб схоронить до наступления темноты на кладбище за монастырем.

— Аль одного стрельца испугались, люди добрые? — Назарка придал своему скуластому лицу удивленное выражение, саратовцы поневоле смутились, опустили оружие.

— Чего пугаться? Воеводы с его детьми боярскими не испугались… Да и Ваську Лаговчина тоже малость не ухайдакали!