Самарская вольница

— Ты беги… к Усе, беги… Там надежнее, чем… тут, — Назарка попытался сделать глубокий вдох, чтобы как-то ввести сбившееся дыхание в ритм, но поперхнулся воздухом. Испугавшись, поспешно сам себя накрыл влажной шапкой, кашлянул раз, другой, медленно успокаивая нечаянный приступ.

— Не выдумывай, Назарка, вместе побежим, — успокоил товарища стрелецкий голова. Через минуту, сделав все же несколько глубоких вдохов, Назарка через силу улыбнулся, стараясь потише, проговорил:

— Говорила мне… женка: «Ешь поменьше… Куда как в поясе отяжелел». Ан не слушался умной бабы… Балагурил… конь, дескать, еще дюжит меня… так отчего не съесть лишку из чугуна альбо телячью ногу… Как беременной бабе не быть в кумах,[121] тако же… и стрельцу не с руки быть чревом тяжким до неразумности… Ха-ха! Ох, спинушка негнучая… — Назарка сделал попытку подняться на полуватных еще ногах. — Ползти, что ли? Хоть как-то, да двигаться…

Стрелецкий голова остановил его, так же потихоньку ответил на его сетования:

— Лежи, лежи. И мне роздых нужен!

Минут пять лежали под кустами, вытянув ноги и успокаивая дыхание, наблюдая, как высоко-высоко парил с распластанными крыльями страж степи — серый стервятник.

— Вот теперь пошли! — Тимофей Давыдов тронул Назарку за плечо. Поднялись, стараясь не шуметь и не трещать ветками, снова побежали вдоль суходола.

Наконец перед ними встал лес, густо заплетенный молодняком, дикой малиной, в рост человека травой, похожей на крапиву, и беглецы с облегчением нырнули в эту полутьму и в спасительную прохладу. Внизу, совсем рядом, текла Уса, проворная, говорливая, если на ее пути встречались прибрежные камни или завалившееся дерево. Тимофей Давыдов неожиданно остановился, и Назарка едва не ткнулся ему в спину.

— Гляди… казаки! Вона, правее нас! — приседая, прошептал Тимофей Давыдов и рукой придавил вниз пятидесятника, чтобы не мешкал и присел в заросли папоротника.

Ближе к тому месту, где кончалась переволока и где берег плавно спускался к воде, табунилось около десятка казаков. Там же носами на песке приткнулись несколько челнов. Перед казаками со снятой шапкой мялся мужик и что-то горячо доказывал, размахивая рукой то в сторону переволоки, то на свои челны.

Тимофей Давыдов понял: казаки допытываются, не бежал ли кто по Усе на челне, а мужик им толкует — вот, глядите, пять кольев вбито, и все пять челнов на цепях привязаны, стало быть, никто не сплыл вниз.

«Что они предпримут? — гадал про себя стрелецкий голова. — Уйдут? Или караул у челнов оставят? Но ведь не могут же они тут сидеть долго, отряд ждет на Волге, к Самаре плыть надо им».

Казаки потолкались, позаглядывали в ближние заросли, да разве весь лес прочистишь? Потом побрели вверх от Усы, смирившись с тем, что двоих вестников все же упустили.

— О-о, великий Боже, слава тебе! — прошептал изрядно измученный, но безмерно счастливый теперь Назарка Васильев и плюхнулся на землю, густо устланную елочными иголками, ему казалось, что милее в жизни ложа еще под ним никогда не было! Рядом присел и Тимофей Давыдов, снял малиновую шапку: от взмокших волос густо пошла испарина. Оба, не сговариваясь, перекрестились.

— Неужто уцелели, а? — Назарка ладонями смахивал пот со лба, с висков, закаменевшее от напряженного бега лицо постепенно принимало нормальный цвет. — Даже не верится, что ушли… помяни, Господи, всех погибших товарищей и прими их в рай беспомешно, они того заслужили, — еще раз перекрестились, помянув всех, кто ради их жизни полег на струге и здесь, на проселочной дороге.

— Да-а, быть на Волге большой войне, не ради малого набега собрал такое войско Стенька Разин.

Стрелецкий голова, вытирая виски влажным платком, согласился:

— Не простой разбойник объявился на Волге, Назарка, каких и прежде здесь хватало с ватагами. Хотя бы и тот отважный Ермак альбо последний из его атаманов Матюха Мещеряк! Стенька Разин вона какую силу поднял супротив Москвы. Не разбой это, а война… Тако же Богдан Хмельницкий совсем недавно украинских казаков да пахарей за волю Украины супротив ляхов и татар поднимал… Пойдут теперь пожарища по городам. Не зря говорят: сошелся мирской люд — готов хоть сейчас воевать! Разошелся — готов всю зиму на полатях лежать! Не скоро мужики теперь по избам разойдутся полежать, не скоро!

— Сколь бабьих слез прольется, — вздохнул Назарка, вспомнив женку, детишек. — Худо полю без изгороди, а вдове без обороны, всяк захочет лапнуть!

— Одно из головы не идет, — помолчав, высказал свои сомнения Тимофей Давыдов. — Неужто Разин и в самом деле мыслит Москву взять и царевича Алексея на престол возвести? Не нового ли Гришку Отрепьева везет? Да ведь и сами казаки на Дону шутят, что варил черт с москалем пиво, да и от солоду овсяного отказался, не смогши с ним тягаться!

Помолчали, поглядывая, вовсе ли ушли казаки, а может, где засаду оставили. Вылезешь из кустов, а он и ударит из ружья!