Самарская вольница

Луша подержала некоторое время ладони над горшком, потом опустила в него свою нитку с узелками, дала знак стрельцам сделать то же самое. После накрыла горшок плотной крышкой и бережно поставила его в угол на полку за иконой, корешки завязала в узел и убрала туда же. Некоторое время сидели молча, мужчины думали о тяготах предстоящего ратного похода, о будущих сражениях, Луша и Параня, взявшись за руки и прижавшись друг к дружке, думали о днях грядущих, когда доведется им вновь вот так же увидеть милых мужчин за этим столом.

И доведется ли? Помогут ли заговоры?..

Глава 9 Синбирская твердь

1

Гребцы изнемогали, из последних сил тянули на себя весла и, как манны небесной, молили у Господа хотя бы слабенького ветерка в парус, чтобы помог бороться со встречным течением. Но ветра все нет и нет, на исходе вторые сутки, как, сменяя друг друга, без должного отдыха, идет войско вокруг Жигулевских гор, красивейших на Волге мест, глаза туманятся от усталости…

— Хотя бы стрельцы боярские налетели, — ворчал раздраженно Еремка Потапов, тягая длинное весло. — Ей-ей, саблей хоть день биться, и то не так измотаешься.

— Это без должной привычки, Еремка, — на стенания друга отозвался Никита Кузнецов, а сам следит за ровным рядом весел, чтоб не сбиться. — Невольники на галерах у кизылбашцев чрез все море гребут посменки да не вольными людьми, а в кандалах! И ежели твое весло не так резво из воды выскочило, тут и схватишь гостинца, на всю спину багровый рубец ляжет. Еще и плакать не велят, нехристи!

— Одно слово — басурмане, — проворчал Еремка. — Для них православный человек хуже и страшнее зверя! — При его недюжинной силе грести смену не так и утомительно, хотя дома плотничать в свободное от службы время куда сподручнее и приятнее.

— Чу, кормчий к борту кинулся! Чего это? — удивился Гришка Суханов. — Аль приметил что?

— Надобно будет, так скажет, — ответил Никита. — Гребем ровнее, братцы, пересменка скоро…

С головного струга — самаряне плыли почти в хвосте огромного, более двухсот стругов, каравана — послышались утешительные слова:

— Уса-река! Стало быть, обошли каменные Жигули!

— Таперича на север пойдем, к Белому Яру!

Гадали, даст ли им на Усе роздых Степан Тимофеевич или пойдут дальше, торопясь грянуть под Синбирск ранее боярского войска, чтоб с ходу завладеть этим центром большой засечной черты.

Кормчий вернулся на свое место, и струг пошел носом за кормой впереди идущего, выдерживая расстояние, чтоб ненароком не налететь на соседа и не натворить беды.

Светало быстро, солнце всходило все еще довольно рано и, выскочив из-за лесистого дальнего окоема, ласковыми лучами пригрело взмокших стрельцов, казаков и посадских, которые раскачивались неустанно, словно руками прилипли к тяжелым веслам намертво и не в силах оторваться от них…

— Навали-ись, казаки! — крикнул бывалый кормчий, знаток волжского плеса. — Вона-а, атаманов струг к Усе подошел, у берега якорь кинули! Стало быть, всем роздых и горячая каша будет!

Гребцы повеселели, ежели стан скоро будет, то можно и силы не копить! Передохнувши да поев каши горячей с салом, и далее грести можно. Эх, удался бы хоть на полденька попутный ветер! Ладно и то, что лобач[134] не дует, иначе и вовсе к берегу причаливай, не даст с места двинуться, сколь ни черпай Волгу веслами… На кичку струга прошел сотник Михаил Хомутов следить, кто и в каком месте будет на якоря становиться. Вглядевшись, понял: атаманов струг встал у самого устья, прочие, один за другим, как гуси в стае, проходили и становились по реке вверх.

— На якорь! — подал команду кормчий, и гребцы, кому то было заранее намечено, побежали на кичку. — Якорь в воду! Крепи становя! Убрать весла и всем на роздых!

Струг дернулся, замер на якоре, течение подравняло его в линию с иными. Послышалась команда — готовить горячий завтрак! Десятники назначили кашеваров, рубщиков дров, водоносов, и левый берег, только что тихий и сонный около спокойной реки, загомонил, задымил сотнями костров.

Отзавтракали, раскидали руки-ноги кто на палубе, кто неподалеку утонул в цветах и в высокой траве, кто, скинув одежду, ухнул в речку — вода свежая, чистая, усталость снимала, как по заговору старой колдуньи. Но недолгим был роздых, сызнова велено вздымать якоря и браться за весла — предстоял переход под Белый Яр, а до него не менее двух суток ходу.

По стругам прошел слух, что сверху по Волге от передового отряда Романа Тимофеева прибыли в челнах казаки с вестью. Весть не дюже радостная — к Синбирску тридцать первого августа подоспел-таки воевода Борятинский с рейтарскими полками да с дворянским ополчением. В какой силе воевода собрался, того доподлинно узнать не удалось пока, но все же синбирский воевода князь Милославский окреп духом и питает надежду казаков побить.

— Кого медведь драл, тот и горелого пня боится! — смеялись казаки между собой. — Коль загодя, нас не видев, трусился князюшка, так рать нашу узрев, сызнова до медвежьей болезни затрясется!