Самодержавие на переломе. 1894 год в истории династии

Председатель Комитета министров Н. X. Бунге, пришедший несколько позже остальных, не принимал активного участия в беседе, обещав лишь «собрать справки», то есть предписания относительно того, что и в каких случаях цесаревичу надлежит делать. Председатель Государственного совета, зная о доверительных отношениях между Николаем и его наставником и не желая иметь касательства к делам, содержавшим хотя бы «малейшую щекотливость», поручил Бунге «переслать эти справки непосредственно цесаревичу»[27].

На сегодняшний день не представляется возможным реконструировать, как дальше развивалось достигнутое консолидированное мнение, кто и в какой форме донес его до императора и что именно решил Александр III[28], но именно в тот день – 17 января – Николай впервые работал с докладом военного министра.

Конечно, цесаревич не мог в полной мере заменить отца и обеспечить своевременную и бесперебойную проработку бумаг, приходивших на высочайшее имя. Врач Н. А. Вельяминов находился в Аничковом дворце на протяжении всей болезни Александра III. Он впоследствии вспоминал, что как только император почувствовал себя лучше, он сразу же вернулся к своим обычным занятиям. Вельяминов попробовал было уговорить государя еще несколько повременить с работой, чтобы ему окрепнуть, но на это его пациент указал на заваленный бумагами диван и произнес: «Вот посмотрите, что здесь накопилось за несколько дней моей болезни; все это ждет моего рассмотрения и резолюций; если я запущу дела еще несколько дней, то я не буду уже в состоянии справиться с текущей работой и нагнать пропущенное. Для меня отдыха быть не может»[29].

Однако наиболее важный аспект всей этой истории – это даже не столько исполнение цесаревичем функций самодержца, сколько восприятие высшими сановниками и великими князьями наследника как полноценного и состоявшегося заместителя государя и – главное – осознание такого восприятия собственной персоны самим Николаем. Поэтому говорить о фатальной неподготовленности последнего императора на момент его вступления на престол вряд ли справедливо. А сам факт чтения наследником министерских докладов во второй половине января, во время болезни отца, можно считать началом, отправным моментом «длинного 1894-го года».

Конечно, уровень компетенции и практических навыков цесаревича именно как будущего самодержца оставлял желать лучшего. Но подобная ситуация во многом стала результатом того, что Александр III вплоть до последнего дня своей жизни избегал наставлять сына о его будущих обязанностях. Николай, между тем, явно тяготился подобной отстраненностью от работы отца. Косвенным подтверждением тому могут быть его неоднократные оговорки в письмах к невесте, принцессе Алисе Гессенской, написанных еще в пору, когда самочувствие Александра III хотя и стремительно ухудшалось, но пока не вынуждало его кардинальным образом менять привычный образ жизни. Так, например, в послании от 11 августа наследник усматривал причину недуга отца именно в перенапряжении, так как «он работал все эти годы по ночам». Через несколько дней, описывая мучившую императора бессонницу, Николай снова винил в отцовской болезни «чрезмерную работу по ночам и нередко до 3-х часов утра»[30]. То есть сын явно досадовал по поводу того, что отец не переложил на него хотя бы какие-то обязанности, чтобы пусть частично, но разгрузить себя. А с наступлением осени и дальнейшим обвальным ухудшением состояния Александра III цесаревич – вопреки расхожему мнению о якобы присущей ему «властебоязни» – неоднократно обращался к отцу, чтобы тот передал ему что-то из своих функций.

Так, 26 сентября Победоносцев написал вел. кн. Сергею Александровичу о своем состоявшемся в тот же день разговоре с цесаревичем.

Обер-прокурор убеждал Николая, что теперь ему «надо выступить», то есть государя «устранить от текущих дел управления», а самому «быть в Петербурге и заняться этими делами». На это наследник ответил: «Я готов»[31].

14 октября сын министра императорского двора, ровесник и друг цесаревича Иван Воронцов-Дашков, находившийся в Ливадии, записал в дневнике любопытную беседу, состоявшуюся у него с воспитателем, а также преподавателем английского языка детей Александра III англичанином Чарльзом Хисом. Хис выразил убеждение, что «государь должен был раньше передать наследнику хоть некоторые дела». Об этом Хис лично говорил Николаю, последний «два раза просил государя, но государь не хотел» [32]. Безусловно, тот факт, что Хис посмел обратиться с подобным советом к цесаревичу, вызывает недоумение. Однако не исключено, что англичанин, состоявший при своих воспитанниках еще с 1877 г., имел с ними доверительные отношения, а потому не счел зазорным дать Николаю такую рекомендацию.