Самодержавие на переломе. 1894 год в истории династии

По-видимому, Сергей Александрович и был наиболее надежным и осведомленным информатором Джунковского: генерал-губернатор Первопрестольной прибыл в Ливадию 8 октября – и при описании последующих дней приведенная Джунковским информация о происходившем в царской резиденции стала заметно подробнее и содержательнее. (Правда, великий князь не слишком часто виделся с государем: 13 октября он жаловался в своем дневнике, что королева эллинов Ольга Константиновна «таскается» к царю «без зова», в то время как «нас, братьев, к нему не пускают»[55].)

Например, мемуарист сообщил о посещении императором 25 сентября имения вел. кн. Михаила Николаевича, где в тот момент проживала дочь императора, вел. кн. Ксения Александровна, со своим мужем, вел. кн. Александром Михайловичем, в местечке Ай-Тодор, как о первом выезде больного за пределы Ливадии после 21 сентября, а также назвал дату 25 сентября «утешительным днем», поскольку царь «был в духе и весел, не устал»[56]. Однако на самом деле первый непродолжительный выезд Александра III за пределы Ливадии состоялся на следующий же день после прибытия в крымскую резиденцию. Цесаревич записал 22 сентября в дневнике, что его отец и мать недолго побывали в местечке Ореанда (до которой от Ливадии порядка 4 километров): «.. приехали в коляске на короткое время»[57]. Если бы Джунковский знал об этой прогулке императора с императрицей, то, вероятно, не преминул бы сообщить и об этом «утешительном дне». Тем более что за подобного рода событиями он следил довольно внимательно: в воспоминаниях сообщается о поездке царя 28 сентября в Массандру[58] – видимо, о ней Джунковскому стало известно от какого-то ливадийского информатора.

Джунковский сообщил о факте, который не только подтверждается в воспоминаниях Вельяминова, но и в определенном смысле дополняет свидетельства последнего. Адъютант московского генерал-губернатора отметил, что 6 октября побывал в императорской резиденции, разговаривал с дежурным генералом при государе П. А. Черевиным и узнал от последнего «весьма неутешительные вести после консилиума», проведенного тремя врачами – Вельяминовым вместе с Захарьиным и Лейденом. «Положение нашего бедного государя признано было безнадежным», – передал Джунковский слова Черевина[59]. Однако Вельяминов в своих воспоминаниях, в которых довольно подробно рассказывается о завершающем этапе болезни Александра III, ничего не сообщил ни о каком «консилиуме» в период с его приезда в Ливадию 1 октября и до 6 октября, когда состоялся разговор Джунковского с Черевиным. Не исключено, что дежурный генерал просто назвал «консилиумом» беседу указанных врачей с императрицей, которая состоялась после осмотра ими государя 3 октября. В ходе этого разговора немецкий врач «не скрыл серьезности положения, высказался довольно мягко и неопределенно, но не называя, однако, состояние безнадежным». В отличие от него Захарьин дал Марии Федоровне понять «всю правду в очень определенных выражениях, довольно резко», даже, по словам Вельяминова, «грубо» [60].

В приведенном фрагменте воспоминаний Джунковского примечательны два обстоятельства.

Во-первых, то, что печальную новость об обреченности императора мемуарист узнал именно от Черевина. Дежурный генерал был единственным из находившихся в Ливадии лиц, кто не стал говорить с прибывшим туда Вельяминовым уклончиво и прямо заявил врачу: «…положение почти безнадежно». А спустя некоторое время Черевин на слова Вельяминова, что император выглядит как «умирающий человек», ответил: «Я это давно знаю <…> а этого здесь, дураки, не понимают…»[61]. Возникает вопрос: Джунковский узнал о близкой кончине царя от Черевина случайно, потому что тот просто встретился ему в Ливадии, или же автор воспоминаний преднамеренно хотел получить сведения лишь от дежурного генерала и сам искал встречи с ним? Похоже, найти ответ на этот вопрос невозможно, вместе с тем симптоматично, что проинформировал мемуариста об обреченности царя не кто-то другой, а Черевин, который с самого начала не питал иллюзий о возможности выздоровления Александра III. Победоносцев через два дня после прибытия императора в Ливадию записал в дневнике, что виделся с Черевиным в присутствии Воронцова-Дашкова и врача П. М. Попова, и подытожил: «Тяжкие впечатления о болезни государя»[62]. Видимо, на столь пессимистический лад обер-прокурора настроил именно дежурный генерал.