Самодержавие на переломе. 1894 год в истории династии

Во-вторых, во время того же разговора 6 октября Черевин поведал своему собеседнику, что по итогам «консилиума» было решено вызвать в Крым вел. кн. Сергея Александровича и невесту цесаревича принцессу Алису Гессенскую, которую на границе Российской империи должна была встретить ее сестра – вел. кн. Елизавета Федоровна[63]. Из этого сообщения можно сделать вывод о высокой степени информированности Черевина. Дело в том, что идея пригласить в Ливадию невесту наследника окончательно оформилась только за день до указанного разговора Черевина с Джунковским. 5 октября цесаревич записал в дневнике: «Папа и Мама позволили мне выписать мою дорогую Аликс из Дармштадта сюда – ее привезут Элла и д[ядя] Сергей! Я несказанно был тронут их любовью и желанием увидеть ее! Какое счастье снова так неожиданно встретиться – грустно только, что при таких обстоятельствах»[64]. В тот же день Победоносцев записал в дневнике: «Тяжкие вести о больном», – далее сообщил о завтраке с Воронцовым-Дашковым, затем отметил, что встречался с Черевиным, после чего написал: «Толки, смутные и тревожные»[65]. Видимо, после завтрака указанное выше решение еще не было принято, поэтому дежурный генерал и не сообщил его обер-прокурору.

Получается, что в ближайшем окружении Александра III уже в первых числах октября утвердилось мнение, что царь обречен. Однако собственно лечившие императора врачи имели к его формированию хотя и важное, но явно не самое главное отношение. И уж тем более нет никаких оснований считать, что у них был какой-то откровенный разговор с государем о перспективах течения его болезни.

Следующая проблема, которую следует рассмотреть в связи с вопросом о возможном «политическом завещании», сводится к упорядочению фактов о деловых контактах Александра III с наследником и о свидетельствах какой-то уединенной работы самого царя, результатом которой могло быть написание или устное произнесение некоего напутствия старшему сыну.

Что касается задействования Николая для помощи болевшему отцу управляться с поступавшими делами, то, прежде всего, нуждается в комментарии упомянутый выше разговор императора с наследником, невольным свидетелем которого стал Вельяминов. Скорее всего, врач не слышал его содержания и потому сделал в своих записях оговорку «по-видимому». Что же касается «каких-то дел», о которых упоминал Вельяминов, то они могли быть и обычными текущими документами, доставленными фельдъегерем. Так, цесаревич отмечал в дневнике, что 6 и 7 октября читал по поручению отца некие «бумаги»[66], относившиеся, судя по всему, именно к текущему делопроизводству.

Однако старший царский сын был не единственным, кто помогал Александру III заниматься текущими вопросами государственного управления. Средний сын государя – вел. кн. Георгий Александрович – регулярно делал то же самое. Так, 7 октября в его дневнике появилась первая запись о том, что он в этот день «разбирал прошения Папа» (в смысле прошения, поступившие на имя императора). Далее аналогичные записи он делал практически ежедневно – с пропусками 11, 13, 16 и 17 октября. Последний раз он сообщил о своей помощи отцу с «прошениями» 18 октября[67].

Получается, что «допуск» Георгия к царским делам был даже более системным, нежели у его старшего брата, который занимался «бумагами» отца только два дня. Правда, нет возможности судить о том, что именно делал каждый из братьев и насколько далеко простиралась сфера компетенции обоих. Также не исключено, что наследник выполнял поручения отца и в другие дни, но просто не сообщал об этом в дневнике. Но важно другое: похоже, что для братьев работа с отцовскими документами была не передачей дел, а именно помощью в рутинной ежедневной деятельности.