Самодержавие на переломе. 1894 год в истории династии

Сведения из дневниковых записей Георгия, соединенные с фактами, приводимыми в дневнике наследника, дополняют представленную К. А. Соловьёвым картину того, как умиравший император работал с поступавшими к нему бумагами. Историк опирается на дневник Ламздорфа и воспоминания Вельяминова. Будущий министр иностранных дел, а на момент описываемых событий – директор канцелярии и помощник министра иностранных дел Н. К. Гирса – 14 октября сделал следующую дневниковую запись: «Начиная с момента ухудшения состояния, наступившего десяток дней назад, вскрытие и отправку почты, циркулирующей между Петербургом и Крымом, взял на себя великий князь наследник-цесаревич (так в оригинале. – Д. А.). Государь ограничивается тем, что ставит подпись и накладывает резолюции на тех бумагах, где это совершенно необходимо. В пакетах с бумагами, возвращаемыми государем, содержатся большей частью такие документы, на которых не видно больше твердых помет красным карандашом, а лишь скромные пометы синим карандашом». Вельяминов же вспоминал, что Александр III в Ливадии, незадолго до смерти, «согласился передать дела наследнику, но все же оставил за собой дела по Министерству иностранных дел и подписывание военных приказов, из коих последний он, кажется, подписал за день до кончины»[68]. Получается, что разделение рабочих функций внутри царской семьи в последние дни жизни Александра III было более диверсифицированным.

В. М. Хрусталёв отмечает, что Александр III в «последние недели своей жизни» передавал цесаревичу «большинство поступающих бумаг» (правда, при этом не подтверждает данный факт, в отличие от других приводимых им сведений, ссылками на источники, а повторяет его вслед за А. Н. Бохановым)[69]. По-видимому, оба историка в данном случае пересказывают информацию из воспоминаний вел. кн. Николая Михайловича. Последний, в частности, утверждал (явно по слухам, поскольку в той части воспоминаний, в которой излагаются его собственные впечатления по прибытии в крымскую резиденцию, не было отмечено никаких подобных фактов), что в Ливадии император «согласился передать наследнику большую часть дел, оставив себе бумаги Министерства иностранных дел и приказы военные»[70].

В. М. Хрусталёв пишет, что «консилиум», на котором «врачи без колебаний между собой решили, что больному осталось жить недолго», имел место 4 октября [71]. Выше говорилось, что под «консилиумом», скорее всего, следует понимать разговор Вельяминова, Лейдена и Захарьина с императрицей 3 октября после осмотра Александра III, но без его присутствия. Поэтому связывать какие-то действия императора по подготовке передачи власти старшему сыну с этим «консилиумом» вряд ли правильно.

Что же касается утверждения Куломзина, что Александр III «провел целую ночь в письменной работе», составляя «политическое завещание» сыну, то сведения о двух подряд бессонных ночах императора – с 14 на 15 и с 15 на 16 октября – передал со слов царского камердинера и вел. кн. Николай Михайлович: в обе эти ночи очень долго не гас свет в кабинете государя, а утром 16 октября камердинер вообще «застал царя, сидящего в кресле перед письменным столом»[72]. Вел. кн. Сергей Александрович и вел. кн. Ксения Александровна зафиксировали в своих дневниках, что в ночь на 14 октября Александр III спал в своих покоях, запершись изнутри на ключ, чем сильно обеспокоил своих близких[73]. Этот поступок вполне мог быть проинтерпретирован как стремление изолироваться от окружающих с целью какой-то работы. Подобные отрывочные факты сами по себе ни о чем не говорили, но давали богатую пищу для разного рода домыслов.

У Джунковского есть запись, которая может иметь какое-то отношение к гипотетически возможному разговору императора с цесаревичем о том, что последнему вскоре придется вступить на престол. По словам мемуариста, когда в ночь на 18 октября царю стало резко хуже, он ранним утром (указывается даже точное время – в 5 часов), «придя в себя, потребовал наследника, который и не покидал его весь день»[74], а когда государю стало несколько лучше, он «приказал подкатить себя к письменному столу и спросил почту и бумаги»[75] (правда, непонятно, работал ли он за письменным столом в присутствии цесаревича или нет). Сообщение Джунковского оказывается вполне в рамках существующих предположений насчет «политического завещания» Александра III, но никоим образом не проясняет этого вопроса. Как и запись, сделанная 20 октября, после кончины императора, Шереметевым в его дневнике, что перед смертью Александр III «долго говорил с наследником и видел Воронцова»[76].

Косвенным образом с темой «политического завещания» может быть связана и довольно запутанная и вызывающая вопросы история пребывания в Ливадии в последние дни жизни Александра III известного священника Иоанна Кронштадтского.