Самое необходимое

Фелисия щелкнула нас, когда мы сидели у «Тигра» тем вечером. Она сказала, что ей надо было бы нас пошантажироватъ. Но это она только дразнилась. Она отдала снимок мне, а я дарю его тебе как сувенир — на память о нашей БОЛЬШОЙ НОЧИ. Было ЖУТКО ГАДКО с твоей стороны засунуть руку мне под юбку у всех на виду, но это меня ТАК ЗАВЕЛО. И потом, ты такой СИЛЬНЫЙ. Чем дольше я смотрю на фотографию, тем больше меня это заводит. Если поглядишь как следует, увидишь мои трусики! Хорошо, что Фелисии не было рядом позже, когда никаких трусиков на мне уже не было!!! Скоро увидимся. А пока храни фотографию «на паМЯТЬ» обо мне, чтобы больше хотелось меня поМЯТЬ. А я буду думать о тебе и о твоей БОЛЬШОЙ ШТУЧКЕ. Теперь я лучше закончу, а то заведусь еще больше и мне придется заняться кое-чем противным. И пожалуйста, не беспокойся насчет САМ ЗНАЕШЬ КОВО. Она слишком занята возней с Иисусом, чтобы подозревать нас.

Твоя Джуди.

Салли сидела за рулем «мустанга» Лестера почти целых полчаса, снова и снова перечитывая письмо. Ее разум и чувства захлестнули злоба, ревность и боль. Была там еще и нотка сексуального возбуждения, но она никому и никогда бы в этом не призналась, и прежде всего — себе самой.

Глупая шлюшка даже не знает, как правильно пишется «кого», подумала она.

Ее взгляд выискивал все новые фразы, чтобы как следует вчитаться в смысл. Бросались в глаза те, где были слова из заглавных букв.

Наша БОЛЬШАЯ НОЧЬ

ЖУТКО ГАДКО

ТАК ЗАВЕЛАСЬ

ТАКОЙ СИЛЬНЫЙ

Твоей БОЛЬШОЙ ШТУЧКЕ

Но фраза, которая сильнее других подогревала ее ярость, все время вертелась у нее в мозгу — эта кощунственная игра слов:

...На паМЯТЬ обо мне, чтоб больше хотелось меня поМЯТЬ. Непрошеные картинки, одна похабнее другой, возникали в воображении Салли. Губы Лестера сомкнулись на одном из сосков Джуди Либби, а она стонет: «Давай, возьми, ты должен поМЯТЬ это на паМЯТЬ обо мне». Лестер стоит на       коленях между раздвинутыми ногами Джуди Либби, а она снова и снова просит взять, поМЯТЬ это «на паМЯТЬ обо мне».

Она скомкала листок, бросила его на пол машины и, тяжело дыша, выпрямилась за рулем — волосы ее торчали во все стороны взмокшими патлами (она рассеянно водила по ним свободной рукой, когда изучала письмо). Потом она нагнулась, подняла записку, разгладила ее и засунула вместе с фотографией обратно в конверт. Руки у нее так тряслись,

что это ей удалось лишь с третьей попытки, и когда наконец конверт принял прежний вид, она надорвала его сбоку.

— Шлюха! — снова крикнула она и разразилась слезами. Слезы были горячими и обжигали щеки, как пылающие угли. — Сука! А ты! Ты! Лживый ублюдок!

Она резко повернула ключ в зажигании. «Мустанг» проснулся со злобным рыком, вполне подходившим под ее настроение. Она врубила передачу и сорвалась со стоянки в облаке голубого дыма под жалобный визг трущихся об асфальт протекторов.

Билли Мерчант, выписывавший разнообразные фигуры на своей роликовой доске, проводил машину удивленным взглядом.

4

Через пятнадцать минут она уже была у себя в спальне — рылась в стопке нижнего белья в поисках щепки и никак не могла найти. Ее злость на Джуди и лживого ублюдка вытеснил панический ужас — что, если щепка пропала? Что, если ее все-таки украли?

Надорванный конверт Салли привезла с собой и сейчас поймала себя на том, что по-прежнему сжимает его в левой руке. Она отшвырнула конверт и обеими руками вытащила из ящика всю стопку своего скромного хлопчатобумажного белья, раскидав его по всей комнате. В ту секунду, когда из горла ее уже был готов вырваться исполненный ярости, страха и отчаяния крик, она увидела щепку. Она так резко выдвинула ящик, что деревяшка закатилась в самый дальний левый угол.

Она схватила ее и тут же ощутила волны спокойствия и умиротворения. Другой рукой она взяла конверт и вытянула обе руки прямо перед собой — добро и зло, спасение и проклятие, альфа и омега. Потом положила надорванный конверт в ящик и навалила на него беспорядочной грудой белье.