Самое необходимое

Он обнажил свои неровно торчащие зубы в широкой улыбке.

— Отлично! Просто замечательно!

Мистер Гонт засунул «корсаж» из оберточной бумаги в коробку, опустил на сверкающее белизной ложе абажур и заклеил коробку липкой лентой.

— Ну, вот и все! Еще один довольный покупатель уходит с тем, что было для него самым необходимым!

Он вручил ей коробку. Как только рука Нетти коснулась его пальцев, она ощутила дрожь отвращения, хотя несколько секунд назад сжимала его руки с большой силой, если не страстью. Но та интерлюдия уже начала казаться ей призрачной и нереальной. Он поставил коробку Полли из-под пирога на ящичек из белого картона. В ящичке Нетти увидела листок бумаги.

— Что это?

— Записка вашей хозяйке, — сказал Гонт.

Вновь на лице Нетти отразился ужас.

— Это не обо мне?

— Бог мой, да нет, конечно! — сказал Гонт смеясь, и Нетти тут же успокоилась. Когда он смеялся, этот мистер Гонт, ему было совершенно невозможно не верить или возражать. — Берегите ваш абажур, Нетиция, и заходите еще.

— Хорошо, — сказала Нетти, и это могло служить ответом на оба пожелания, но она чувствовала всем сердцем (этим тайным убежищем, где страхи и желания постоянно трутся друг о дружку локтями, как пассажиры переполненного вагона в сабвэе), что, хотя она, быть может, и зайдет сюда еще, этот абажур останется единственным, что она купит в «Самом необходимом».

Ну и что с того? Это была красивая вещица, она всегда хотела иметь такую, и ей нужна была именно такая, чтобы пополнить свою скромную коллекцию. Она подумала, не сказать ли мистеру Гонту, что ее муж мог бы до сих пор оставаться в живых, если бы четырнадцать лет назад не разбил абажур из кварцевого стекла, очень похожий на этот, и что это было последней каплей, которая заставила ее преступить черту. За годы совместной жизни он переломал ей не одну кость, но продолжал жить, пока в конце концов не сломал то, что ей действительно было необходимо, и тогда она отняла у него жизнь. Она решила, что не стоит рассказывать об этом мистеру Гонту. Он был похож на человека, который, возможно, и сам уже знает.

3

— Полли! Полли, она уже на пороге!

Полли оставила манекен, на котором медленно и осторожно подкалывала булавками оборку, и поспешила к окну. Они с Розали стали рядом у окна, наблюдая, как Нетти выходит из «Самого необходимого» в состоянии, которое можно было определить лишь как «тяжело нагруженная». Сумка у нее была под одной мышкой, зонтик — под другой, а в руках она несла коробку от пирога, балансирующую на крышке белого картонного короба.

— Может, я схожу помогу ей? — сказала Розали.

— Нет. — Полли мягко удержала ее. — Лучше не надо. Она только разволнуется и смутится.

Они смотрели, как Нетти идет по улице. Нетти уже не торопилась; теперь она, казалось, плыла.

Нет, подумала Полли. Не то. Это больше похоже на... полет.

Неожиданно ей на ум пришло одно из тех странных сравнений, которые больше похожи на ассоциации, и она расхохоталась.

Розали поглядела на нее, удивленно подняв брови:

— Что-нибудь?..

— У нее такое выражение лица, — сказала Полли, глядя, как Нетти медленными мечтательными шажками пересекает Линдент-стрит.

— Что вы имеете в виду?

— Она похожа на женщину, которая только что вылезла из постели после... скажем, трех оргазмов.

Розали порозовела, глянула еще раз на Нетти и покатилась со смеху. Полли вторила ей. Вдвоем они уцепились друг за дружку и, раскачиваясь из стороны в сторону, стали дико хохотать.

— Ну и ну, — сказал Алан Пэнгборн с порога магазина. — Дамы хохочут задолго до полудня! Для шампанского еще слишком рано, как же прикажете понимать?

— Четырех! — выдавила Розали, смеясь как сумасшедшая. Слезы струились у нее по щекам. — По-моему, никак не меньше!

И снова они принялись раскачиваться, уцепившись друг за друга и подвывая от смеха, а Алан смотрел на них, засунув руки в карманы форменных брюк, и улыбался.

4

Норрис Риджвик прибыл в контору шерифа в своей гражданской одежде минут за десять до дневного гудка на фабрике. Весь уик-энд он дежурил с двенадцати до девяти вечера — как раз как ему нравилось. Пусть кто-нибудь другой поразгреоает свалки на шоссе и улицах округа Касл после закрытия баров в час ночи; он мог это делать и делал много раз, но почти всегда при этом у него прихватывало живот. Порой он мучился животом, даже когда жертвы были на ногах, шлялись неподалеку и орали, что не станут дышать ни в какие хреновые трубки, потому что знают свои гражданские права. Просто у Норриса был такой желудок. Шейла Бригем любила дразнить его, говоря, что он похож на депутата Энди в телешоу «Два клюва», но Норрис знал, что это не так. Депутат Энди плакал каждый раз, когда видел мертвецов. Норрис не плакал, но был способен обделать их, как едва не обделал Хомера Гэмеша в тот раз, когда нашел его в канаве возле городского кладбища, забитого до смерти собственным протезом.