Самое сильное (СИ)

- Мало, Этьен, ох, как мало. Хотя она сладенькая, не буду спорить. Что, де Баже, обидно тебе, нищий французик из обедневшего рода, что не тебе досталась девственность Мабель? Кстати, знаешь ее настоящее имя?

- Ты о чем, погань трусливая? – на лице норманна проступили презрение и лёгкое недоумение.

- Ну ты и болван, де Баже. Ты и вправду верил, что такой сакс до мозга костей, как покойный Томас Рокингемский назвал бы дочку столь милым и ласкающим твое лягушачье ухо именем, как Мабель? Она Радогунда или Гундабада, или вообще Брунгильда. Или ещё как-то, в общем, не имя, а звук камнепада.

- Гундреда – тихо сказала Доминика, на которую временно перестали обращать внимание.

- Как скажешь, сладчайшая. Но это неважно, ведь когда я получу то, что хочу, никого не будет интересовать ее имя. Она родит мне наследников, да и деньги ее отца, как и его имение будут приятным дополнением к моему добру. Взять их! – приказ он произнес, совершенно не меняя тембра голоса или интонации, буднично, словно слуге приказывал подать суп.

Упыри, явно заскучавшие, мгновенно рванулись вперёд.

На каждого пришлось штуки по три, даже на песика.

Храмовник едва успел отскочить, и две излишне целеустремлённые твари встретились головами, произведя много шума, но, к сожалению, почти не пострадав.

Этьен отмахивался от огромного чудища другим, поменьше, схватив того за ноги и действуя им, как дубиной. Снеся противника, рыцарь размозжил голову мелкого упыря о стену и поспешил на помощь остальным.

Отважный пёсик умудрялся держать на расстоянии тварей, громко лая и бросаясь то на одного, то на другого, чувствительно кусая их за ноги. Те пятились, слишком неповоротливые, чтоб быстро ему отвечать.

Валентайн пока спасался бегством, но бледнел с каждой минутой и зажимал левой рукой правый бок.

Хамон метнул последний кинжал, метко поразив соперника в глаз и вынул меч. Неизменная лютня на сей раз осталась у входа в башню, и он все сильнее уходил от образа шута. Сейчас это был именно оруженосец – ловкий, сосредоточенный, серьезный и молчаливый.

Сен Клер тоже не тратил зря слов. Он слышал захлебывающуюся скороговорку Осберта, который грубо обыскивал послушницу, одновременно тиская ее.

Та сопротивлялась, судя по его недовольству.

Перед храмовником появилась очередная тварь, крик Доминики на секунду вырвал его из битвы и мощная оплеуха сбила его с ног.

Превозмогая головокружение, он вскочил так быстро, как смог, и обнаружил себя над Валентайном, который уже лежал. Ноги тамплиера поехали по кровавой луже, он рубанул на звук – и отскочил, снова подскользнувшись.

Встал, весь в крови и понял, что шпиону он помочь уже не успеет – у того был разорван живот, лицо серело на глазах.

Валентайн поманил Сен Клера окровавленной рукой, тот склонился насколько позволял момент – вокруг кипел бой, нельзя было мешкать ни минуты, но храмовник в своей жизни видел достаточно умирающих и резонно сообразил, что мужчина не стал бы тратить попусту то время, которого у него практически не оставалось.

Впустую! Глаза шпиона остекленели, он успел лишь прошептать “Не противься…” и жизнь покинула его. Тамплиер рубанул бывшего соратника мечом по шее, дабы он не перешёл на другую сторону, и продолжил пробиваться к послушнице, от которой его отделяла добрая половина зала.

Совсем стемнело, бой приходилось вести почти вслепую – горел лишь один факел у входа, видимо остальные погасли или же их и вовсе не успели зажечь.

Сен Клер чувствовал каждый фунт веса собственного меча, а уж звенья кольчуги и вовсе казалось втрое тяжелее против положенного. Хотя в прошлом ему приходилось биться и подольше, и в гораздо менее удобных условиях, но личная заинтересованность мешала, отвлекала и выматывала.

Она, эта заинтересованность, чтоб ей быть здоровой, молчала уже какое-то время, а уж когда храмовник мельком бросил взгляд на трон посреди залы, то увидел немыслимое – послушница и рыцарь слились в страстном поцелуе, причем не похоже было, что девушку к этому хоть кто-то принуждал!

Руки рыцаря все ещё держали Доминику самым грубым образом, но его хватка несколько ослабла – видимо, он все же частично увлекся процессом.

Сен Клер почувствовал горечь во рту – столь сильна была волна желчи, разлившаяся по телу. Он яростно рубанул очередного соперника, и всеми доступными ему способами попытался хоть на полшага приблизиться к паре.

Его теснили и толкали, под ногами противно хлюпало, дюжина мелких порезов и один крупный на руке немилосердно саднили, но самым худшим было то, что он отчётливо понимал – не успеет.

“Нет времени, нет времени”, – стучало, словно крохотными молоточками, в висках. Каждый шаг вяз, словно в болоте, каждое движение давалось мукой.

“Не успеваю, не успеваю”, – твердил он себе, будто заклятие. “Неуспеваюнеуспеваюнеуспеваюне… “. Рывок.

Он успел.

Рванул девушку и рыцаря в разные стороны, треск материи и скрежет кольчуги слились воедино.

По полу покатились баночки и скляночки, пучки трав – сумка Доминики лопнула, содержимое смешалось с кровью и грязью на полу, разбилось, раскрошилось.