Самое сильное (СИ)

Доминике досталась крошечная келья чуть ли не под самой крышей. Пока ее вели туда, она старалась запоминать повороты или считать ступени, но это оказалось напрасным трудом – замок был столь велик и запутан, что казался сотами – коридоры вели то все в одно место, то в тупики, башенки и комнатушки лепились друг к другу безо всякого склада и лада.

Ещё при въезде в Паэнгард, девушке показалось, что на верхней галерее промелькнул странный силуэт.

“Женщина?” – гадала она про себя, сидя на низкой лавке в той келье, которую ей определили тюрьмой. – “Пожилая женщина, да ещё и с младенцем? Откуда бы ей здесь взяться?”.

Доминика чувствовала, что голова у нее уже идёт кругом от множества событий, случившихся за последнее время.

Она открыла сумку и принялась бездумно перебирать лежащие там пучки трав, пытаясь собраться с мыслями и занять руки. Так, горечавка, полынь, наперстянка, арника, кориандр, мята, пижма…. А это ещё что ?!

В руках у девушки заблестел странного вида мешочек, украшенный золотистой нитью. Что-то восточное было в нём, и девушка вспомнила, как перед отъездом из Акры собирала кое-какие мелкие вещи. “Слаб человек и суетен, хочется ему обладать безделушками”, с неудовольствием подумалось ей. Видимо, так с тех пор в сумке и валялся.

Тихий стук в дверь прервал ее занятие.

- Войдите, если вы не враг мне!- крикнула она, и усмехнувшись, добавила про себя – “А коли враг – сиди и жди? Похоже, что поведение Хамона и впрямь заразно.”.

Дверь отворилась с жутким скрипом, и неудивительно – дверные петли, судя по их виду, не смазывались примерно с основания замка.

Сильно прихрамывая, в келью вошла женщина, силуэт которой столь удивил послушницу часом ранее. И было чему удивляться – седая, со спутанными и падающими на глаза волосами, на первый взгляд – сгорбленная старуха.

На второй, третий и прочие взгляды становилось ясно, что женщина это не такая уж и старая, лет сорока, не больше. Глаза ее были серыми, будто подернутыми дымкой, а волосы и платье срочно нуждались в мыле и воде.

При этом вошедшая отнюдь не выглядела слабой или больной – выражение ее лица было скорее проказливо-умильным. Так кривляются маленькие ребятишки, для которых весь мир – пока ещё площадка для игр.

В левой руке она держала свёрток, который издалека можно было принять за младенца. Да женщина и обращалась с ним, как с младенцем, ловко управляет со всей остальной работой одной рукой.

- Славную девочку нам с тобой привели, малышка, славную! – она переводила взгляд со свертка на Доминику и обратно.

- А скажи-ка ты нам, девица-розумница, как тебя зовут?

- Я послушница из монастыря святой Ирменгильды, мое имя Доминика, – за последние годы девушка столько раз видела и пользовала юродивых, что была совершенно спокойна.

Она прекрасно знала, что в большинстве своем это несчастные и больные люди, нуждающиеся в помощи и утешении.

- Ай, какое красивое имя! Божья девочка, значит!! Ай, старая Айлуфа уже давно не слышала такого имени! И моя малышка Гуннхильда тоже не слышала, да, Гуннхильда?! – она наклонила голову к свертку, как бы вслушиваясь в ответ.

- Да, божья девочка, Айлуфа рада видеть тебя здесь, да, рада, хоть и жаль нам тебя. Очень, очень жаль бедную божью девочку, ну да что ж поделать, были здесь и моложе, и краше. Все, все здесь были. И даже Айлуфа здесь была, – она по-прежнему обращалась к безмолвному свёртку.

Доминику продрала дрожь. Женщина явно знала, что происходит потом с бедными “девочками”. Уж если после того, что с ними делали в этом замке, все они дошли до состояния Айлуфы, ей нужно постараться поскорее сбежать отсюда.

- Тётушка, – ласково обратилась она к Айлуфе, – молю тебя, расскажи мне, а нельзя ли отсюда выбраться? У меня есть друзья, они будут щедры с тем, кто поможет мне вернуться в свой монастырь!

- Можно, можно, божья девочка. Конечно, можно,. – женщина как-то не по-доброму усмехнулась.

Она подошла к оторопевшей Доминике поближе, улыбнулась во все четыре оставшихся зуба и вдруг неожиданно громко и зло рявкнула ей в лицо:

- Уйдешь отсюда тогда, когда наступит время, не позже и не раньше. Когда все мужское население замка натешится тобой, и зарастёт нога, которую сломают тебе, чтоб ты не смогла убежать. Когда твоего ребенка бросят в ров, смеясь в ответ на твои мольбы! – гнилостное дыхание заставило послушницу вжаться в стену. – Когда ты умрёшь в горячке, под очередным мерзавцем, берущим своё. Вот тогда ты отсюда выйдешь, да нет, вылетишь, упокоившись в ближайшем лесу, зашитая в мешок. О, как я приближаю этот день. Вот только Гуннхильдочку мне не с кем оставить, да, родная моя? – она обернулась к свёртку и словно забыв о присутствии девушки, снова стала его ласкать и тетешкать.

Доминика в ужасе отшатнулась, роняя сумку. Давно она не сталкивалась с такой злобой – выстраданной, закалённой и кристаллизовавшейся.