Самое страстное перемирие

— У меня никогда не было свободы — на самом деле не было. — Кейт встретила темный блеск его глаз. — Моей жизнью всегда управляла «Канди Кейт».

Пристальный взгляд Никоса заставил Кейт задержать дыхание. В этот момент ему показалось, что он видит ее настоящую.

— И сейчас больше, чем когда-либо? — Он опустил голову, сокращая расстояние между ними.

— Да… Сейчас больше, чем когда-либо.

— Но так не должно быть. — Никос изменил свою позицию. — Как только я получу законную опеку над Софией, ты вернешь себе свободу и поставишь «Канди Кейт» на ноги. Ты можешь продать предприятие как прибыльный бизнес, вложить деньги. Ты свободна делать все, что пожелаешь.

— Я бы никогда не продала «Канди Кейт».

— Нет? Что ж, это твой выбор. Почему ты не сказала мне, Кейт, с самого начала, что ты наследница кондитерского состояния?

— Я рассказала тебе о бизнесе.

Настроение изменилось в одно мгновение.

— Но ты намеренно преуменьшила его размер. Я понятия не имел, насколько большим бизнесом ты владеешь, пока не приехал в Нью-Йорк.

— Я не думала, что это важно.

— Не говори мне этого, — усмехнулся Никос. — Ты сознательно скрыла информацию.

Кейт дотронулась до своего уха.

— Может быть, я не сказала тебе, потому что не хотела, чтобы это встало между нами, — тот факт, что.

— Продолжай, Кейт. Тот факт, что?

— Ну, я была из состоятельной семьи…

— А я был кем? Официантом без гроша в кармане? Сыном хозяина таверны?

— Нет… ну да. Я не хотела, чтобы между нами была преграда из-за нашего происхождения.

— Это хорошо сработало. — В его голосе прозвучал сарказм. — Значит, я был прав. Причина, по которой ты не хотела, чтобы я сопровождал тебя, когда ты вернулась в Нью-Йорк, заключалась в том, что тебе было стыдно за меня.

— Нет! Ты все неправильно понял, Никос.

— Действительно? Что ж, вот как это было. Когда я попросил тебя выйти за меня замуж. Когда я прилетел в Нью-Йорк на похороны твоего отца, я понятия не имел, куда шел. И только потому, что ты сознательно скрывала это от меня, Кейт.

— Что ж, если я это сделала, то просто потому, что пыталась как можно дольше удержать то, что у нас было.

— Ты знала, Кейт. С самого начала ты знала, что у нас нет будущего. Даже когда ты приняла мое предложение руки и сердца. Даже когда я надел тебе обручальное кольцо на палец.

— Нет! Ты искажаешь мои слова.

— Тогда почему это кольцо чудесным образом исчезло к тому времени, когда я прибыл в Нью-Йорк?

— Ты знаешь почему. — Кейт посмотрела себе под ноги. — Когда папа заболел, я больше не хотела его расстраивать…

— О да. Спасибо за это, Кейт.

— А потом он умер. А потом…

— Ну да, — скривил губы Никос. — Я знаю, остальное уже история. А теперь мы в настоящем, и у меня есть деньги и власть.

Как ты себя чувствуешь, Кейт?

Он расправил плечи, глядя на нее сверху вниз.

— Ты льстишь себе, если думаешь, что еще можешь меня расстроить.

— Не верю, Кейт!

Охватив подбородок Кейт рукой, Никос поднял ее голову, пока ее изумленный взгляд не встретился с его глазами.

— Твое лицо говорит об обратном!

— Это о чем же?

Но у нее все равно не было возможности ответить. Потому что Никос отвернулся, оставив Кейт стоять на тротуаре, а сам пошел к картинам, расставленным у перил. Когда он подошел к художнику — пожилому джентльмену в берете и хлопковой куртке, застегивающейся на одну пуговицу, — тот поднялся со стула и начал что-то говорить Никосу.

Кейт осталась на месте, кипя от злости. Она видела, как художник посмотрел на нее, сказал что-то Никосу, затем жестом пригласил ее подойти ближе. Кейт неохотно сделала, как ей сказали, держась на расстоянии от Никоса.

— Прошу вас, мадемуазель. — Художник театрально взял Кейт за руку и поднес ее к пересохшим губам. Отпустив ее руку, он взял ее за подбородок, повернув голову сначала в одну сторону, затем в другую. — Великолепно, — пробормотал он себе под нос, прежде чем снова обратиться к ней. — Вы идеальная муза для художника.

— Спасибо. — Кейт смущенно улыбнулась.

— Все художники, должно быть, выстраиваются в очередь, чтобы нарисовать вас, а? — Он продолжал смотреть на нее.

— Нет-нет.

— Тогда я разочарован молодым поколением. Если бы я был на двадцать лет моложе, я бы не позволил вам уйти. Может быть, вы позволите мне нарисовать вас?

— Ой, я так не думаю…

— Перестань, Кейт, — прервал ее Никос с легким весельем в голосе. — Почему нет?

— Десять минут вашего времени — вот и все.

Художник уже поставил на мольберт большой лист бумаги и собирал угли. Жестом пригласив Кейт сесть на раскладной стул напротив него, он внимательно изучал ее в течение нескольких секунд, а затем быстро начал рисовать.

Никос переместился так, что оказался позади художника, его взгляд скользил от портрета к Кейт и обратно, как если бы он сам ее рисовал.

— Вуаля. — Открепив лист от мольберта, пожилой мужчина встряхнул его, прежде чем повернуть, чтобы Кейт увидела свой портрет.