Самое ужасное путешествие

Капитан Скотт опасался, как бы эти проклятые косатки – они ведь находились совсем рядом – не причинили нам зла, и твердил, что пони надо бросить. Но я ничего не слышал и не видел, кроме самой лошади, и, сойдя на тонкий переломанный лед, накрепко привязал страховочную веревку к ее передним ногам. Ослепший Крин был способен только удерживать спасенного Нобби на Барьере, мы же изо всех сил тянули веревку, пока Дядя Билл не оказался на льду. Он лежал на боку, на очень тонком льду. Появись тут косатка, она бы вмиг разломала лед, и мы бы все попадали в море. Представьте себе мое огорчение, когда я убедился, что моя лошадь не в состоянии подняться на ноги. «Это конец, – сказал Титус. – Нам его не спасти». Холодная вода и ужас от близости косаток плюс все, что раньше выпало на его долю, доконали доблестного старого трудягу. Трижды пытался он подняться на ноги, но в последний раз упал навзничь снова в воду. И тут возникла новая опасность: от Барьера начала отделяться глыба льда.

Она оторвалась, вероятно, еще раньше, а течение довершило дело. Скотт приказал немедленно подниматься наверх, и, конечно, это было как нельзя более своевременно. Тем не менее Титус и я никак не могли расстаться с Дядюшкой Биллом. «Я не могу оставить его здесь живым на съедение мерзким тварям», – сказал я. Рядом на льду лежал ледоруб. «Нет, я не смогу убить еще одну лошадь, мне будет дурно», – сказал Титус. Но я, конечно, и не думал, что мою лошадь должен убить кто-нибудь кроме меня; я взял ледоруб и ударил туда, куда показал Титус. Убедившись, что я справился со своей работой, мы с Титусом взбежали наверх и перепрыгнули через образовавшуюся на наших глазах щель в Барьере; вместо того чтобы вести спасенного пони, я нес в руках окровавленный ледоруб.