Самое ужасное путешествие

Две драгоценные лошадки, оставшиеся в живых от нашей восьмерки, с которой мы начинали путешествие, были помещены в пристройке, защищенной от ветра и снега. Самых задиристых собак привязали у дома, более спокойным предоставили свободу, но и это не избавило нас от частых собачьих свар. Была у нас одна несчастная собачонка по кличке Макака. При разгрузке корабля ее переехали сани, которые она везла в упряжке с другими псами, потом она пострадала вторично, упав вместе со всей упряжкой в трещину, и ее частично разбил паралич. Вид у нее был самый жалкий, из-за того что на задней части туловища не росла шерсть, но характер она имела бойцовский и никогда не сдавалась. Однажды ночью в сильный ветер Мирз и я вышли из дому, разбуженные собачьим лаем. Оказалось, что это взывала о помощи Макака – она взобралась на крутой склон и не знала теперь, как с него сойти. Когда собаки окончательно возвращались на мыс Эванс, Макаке было разрешено бежать рядом с санями. Но на мысе Эванс она пропала. Розыски ничего не дали, и после нескольких недель мы махнули на нее рукой. Однако месяц спустя Гран и Дебенем пошли на мыс Хат, и здесь у входа в дом их встретила Макака, очень ослабевшая, но еще способная подавать голос. Она могла питаться только тюленьим мясом, но как она ухитрялась его добывать в таком состоянии – остается тайной.

У читателя может возникнуть вопрос, почему мы, находясь так близко от зимовки на мысе Эванс, не могли до нее дойти немедленно? От мыса Эванс до мыса Хат действительно всего лишь 24 километра морем, оба дома стоят на одном и том же полуострове, но мыс Хат – на его оконечности, а мыс Эванс – на выступе застывшего потока лавы, выдающемся далеко в море, участок же суши между ними недоступен для санных партий из-за обширных зон трещин на склонах Эребуса. Достаточно взглянуть на карту, чтобы убедиться: хотя мыс Хат окружен морем или морским льдом, все стороны полуострова Хат, кроме горы Аррайвал, окаймлены Великим Барьером до самого мыса Прам на юге. Поэтому с мыса Хат в любое время года можно попасть на Барьер обходным путем, которым мы и шли, но вот дальнейшее продвижение на север невозможно, пока низкие осенние и зимние температуры не скуют море льдом. Мы добрались до мыса Хат 5 марта, и Скотт рассчитывал примерно к 21 марта пересечь образовавшийся молодой лед. Но прошел еще месяц, прежде чем первая партия смогла пройти к мысу Эванс, да и то замерзла лишь сама бухта, пролив же оставался открытым по воле ветров, которые выносили в море лед, едва он появлялся.

Помимо всех забот, одолевавших Скотта в последнее время, его неотступно преследовало опасение, как бы наш дом на мысе Эванс не смыл прибой, настолько могучий, что он взломал Ледниковый язык, который стоял здесь, вероятно, века. Снедаемый беспокойством, Скотт попросил Уилсона и меня быть наготове, чтобы вместе с ним пересечь на санях ледопады на склонах Эребуса и дойти до мыса Эванс. «Ходил вчера с Уилсоном на Касл посмотреть, нет ли возможности пробраться к мысу Эванс сухим путем, так как по морскому льду идти уже нельзя. День ясный, на солнце было очень тепло. Дорога к мысу Эванс, если она имеется, наверное, пролегает через самый труднопроходимый отрог Эребуса. От Касла весь бок горы кажется сплошной массой трещин, но возможно, что дорога нашлась бы на высоте 900 или 1200 метров над уровнем моря»[11]. Через несколько дней Скотт отказался от этого плана как от совершенно безнадежного.

Восьмого марта Боуэрс повел партию в лагерь Катастрофа за оставленным провиантом и снаряжением – иными словами, за вещами, которые удалось спасти с морского льда. Партия отсутствовала три дня, везла сани с большим трудом. «В углу бухты, – пишет Боуэрс, – поверхность Барьера сдавлена в гармошку, на преодоление валов ушло часа два. Одно время мы шли вдоль огромной трещины – она пролегала рядом с нами, словно широкая улица. В том месте, где она достигала ширины уж не менее 4,5 метров, я заглянул внутрь; дна не увидел из-за снежных карнизов, но трещина безусловно сквозная, так как снизу доносился рев тюленя»[23].