Самоидентификация

Я сижу. Я обнаружил себя здесь только что. Прилив страха. Отлив. Пытаюсь разобраться, как я сюда попал. Передо мной стакан пива. Довольно высокий и нетронутый. Я не пью дешевое пиво. А это какая-то бодяга. «Балтика», что ли.

Временной промежуток между завершением драки в клубе и этим моментом, когда мы сидим в относительно тихом и безлюдном круглосуточном кафе в городе, размылся у меня в голове, как намокшие чернила. Все ясно, все очевидно, но ни черта не понятно. Мы сидим в круглосуточном кафе. За столом.

Нет, не так.

За столом сидят Жора, Слава, Гриша и еще пара парней. И еще Дима. Ушатанный в хлам. Уставший. В прострации. У Димы болит желудок, но его уже не тошнит.

Что он знает об этом вечере? Что он дважды нажрался? Да. Что Толика увезли в тяжелом состоянии в больницу? Точно. Что до сих пор не ясно, кто и как привез его, Диму и его товарищей сюда? И это верно. Что пора домой?

- По домам, парни, - Жора допивает свое пиво.

- Раньше у нас тут не было круглосуточных кафе, - бормочу я.

Все, словно по сговору, смотрят на меня, как на идиота.

- Ну, не было, - все равно повторяю я.

- Пока закона не было, - устало комментирует Пашка, на лице которого огромный, уже сформировавшийся синяк.

- На хуй законы, - мотает головой Жора. – По домам, парни.

Я вваливаюсь в подъезд, хромаю на этаж и с надеждой, осмотрительно тихо стучусь в дверь. Мне кто-то открывает. Я прошу понять и простить. Заплетающимся языком. Прохожу в комнату. От меня воняет? Наверное. Не знаю. Ухожу из реальности.

Просыпаюсь посреди ночи. Осознаю, что открыла мне мать. Все поняла и простила. А как же. От меня воняет, и еще как. На цыпочках прохожу в прихожую. На кухне закрыта дверь. Горит свет.

Вытаскиваю из машины запасную белую футболку, такие же, как на мне, чистые джинсы и носки – все в вакуумном пакете. Это лежит здесь так, на всякий случай, довольно давно. Пригодилось впервые. Залезаю в душ. Моюсь. Вытираюсь насухо тем полотенцем, которое мне заботливо положила мать – рядом с кроватью на стул. Там же лежали чистая простыня и какой-то старый халат, но ими я пользоваться не стал.

Мое лицо цело, суставы на месте, и болят только желудок, голова и совесть. Свет на кухне все еще горит. Сквозь старое треснутое мутное стекло он кажется молочно-желтым. Вхожу без стука. Отец сидит за столом. Ноль внимания. Подхожу. Перед ним на столе полупустой граненый стакан с чем-то, напоминающим портвейн. Стою около стола.

- Ну, ты как? – спрашивает, теребя стакан; только потом смотрит на меня.

Давлю на горло и высовываю язык, изображая тошноту. Ноют лимфоузлы. Временно.

- Башка трещит?

- Малость, - осторожно переворачиваю стул и сажусь, опираясь руками на спинку.

Вдалеке, сквозь ночную тишь слышен протяжный свист электрички, несущейся куда-то в область.

- Ты сам-то как? - неуверенно бормочу.

Пожимает плечами и отпивает из стакана огромным глотком, не морщась.

- Здесь надо сделать ремонт, - одна из самых бесполезных фраз, что я когда-либо произносил вслух. – Ты бываешь в городе?

- Почти нет, - качает головой. – Ты скажи мне, Дима…

Внемлю всем своим видом. Его вопрос, каким бы он ни был, спасет разговор. Только я не уверен, что разговор необходим. Но сейчас, в мерцающей редкими звуками извне и разряжаемой гудением мотора холодильника ночи он кажется таковым.

Отец замирает, смотрит в стакан. В окно. На стол.

- Скажи, тебе там действительно сейчас здорово живется? Ну, нормально устроился? Только по чесноку, как говорят у вас.

У вас?

- Да, неплохо. В принципе. Но я только в начале пути, так сказать. Только самое необходимое пока что – где жить, на чем ездить, кого любить. Остальное – по ходу роста.

- Молодец. Ты забудь, что я когда-то говорил, что ты бестолковый. Дурак я старый. Ты молодец. Всегда хотел, чтобы ты там всего добился. Раз уж…

Теряется. Боится сказать. Ни один из вариантов не подходит по контексту.

- А у меня все тут так и заканчивается.

- Ну, бать… - пытаюсь начать максимально задушевно.

- Да не надо, Дим, не надо. Просто вырвалось. Ну, ведь правда. Я догулялся. Добегался. И остался там же, где и начал.

«Точка нуля, Начало отсчета, Спиною вперед Пробивается кто-то…»

Откуда эти стихи?

- Ну, это всего лишь место. Ты сам когда-то говорил…

- Неважно, что я там говорил. Я остался здесь. В четырех стенах. Все заканчивается.

- А того, что мать тебя любит, тебе недостаточно, чтобы… - мнусь, - …чтобы быть счастливым?

- Любит? – усмехается и двигает стакан по столу, не поднимая. – Терпит – это да. Смирилась с тем каким я был – да. Смирился с тем, кто я есть – да. Я много накосячил в этой жизни, сынок. Думаешь, я не вижу, как ты на меня смотришь?

- Нормально смотрю, - пожимаю плечами и немного стыжусь явного вранья.

- Я все знаю. Прошлого не вернешь. Кто-то скажется, я вовремя остановился. Пусть. Пусть так и будет. Так легче.

- С этим можно жить, да? - неожиданно спрашиваю.

- Можно, - кивает и допивает содержимое стакана. – Хреново выглядишь. Иди досыпай. Завтра поговорим.

- Ага, – киваю; не спорю; ухожу.