Самоидентификация

- Нет. Господи, какое тебе дело?

- Я хочу знать, что было, - твердость голоса достигается, но ненадолго. – Хочу все знать.

- Может, напрасно? Уверен, что это тебе нужно? – она смотрит на меня едко, но беззлобно, и я понимаю на практике, что значит «ватные ноги». – Может, тебе спокойнее живется без этого?

- Я не могу… жить без этого.

- Чушь, - вздыхает. – Ладно. Знаешь, так много времени ушло…

- И что?

- Не перебивай.

- Прости.

- Прощаю. За все. Все прошло.

Киваю. Молчу, чтобы она не сорвалась.

- Ты уехал. Вот что было. А я осталась. Было? Было, - вздыхает. – И у меня долго никого не было. Никто был не нужен. Я верила. Верила, что ты найдешь в себе мужество хотя бы просто написать или позвонить. Твой выбор. Да и пусть. Но ты не знал, что я забеременела тогда, в последнюю ночь. Мне кажется, именно тогда – не знаю, почему. Дальше надо?

Say «NO»

Закрываю глаза.

Say «Yes»

Хочу что-то сказать. Сдавило горло.

NEVER SAY MAYBE

Киваю.

Она, кажется, усмехается.

- А потом я вынашивала. Было больно. Я ведь глушила боль от тебя, от твоего ухода. Спиртным. Я признаю. Я могу признать. Но я быстро узнала. Потом все бросила и ждала. Всего ждала. Хотела тебя разыскать. Но я знала, что, если ты не вернулся, значит, у тебя все хорошо. Родители твои ничего не говорили. Не хотели, не могли – не знаю. И это не суть.

Облизывает губы. Смотрит на памятник.

- Ну, и потом… Знаешь, я хотела, чтобы у тебя все было хорошо. Хотела, чтобы тебе ничего не мешало. Я думала, что со всем справлюсь. Не давала никому ничего делать. Отец уезжал в Питер. Говорил, найдет тебя. Не вышло. А я потом ругалась на него. Уходила из дома. А потом уже не могла никому показаться. Знаешь, с таким пузом… - улыбается. – Все странно. А потом роды. Но врожденная патология. Но денег нет. Много других «но». Никто не знал, что у нас. Родители искали деньги, занимали. Но врачи что-то перепутали. Не знаю. Не оценили сроки. Не знаю. И здесь… - она замолкает.

Я не могу ничего сказать, чтобы наполнить эту тишину. Вдалеке снова несется поезд, но теперь уже это неважно. Плевать. Мало ли.

- Здесь лежит твой сын. Его не смогли вылечить. То есть, было бы больше денег, и будь мы в большом городе, наверное, смогли бы. А, может, тоже не смогли. Но теперь уже все прошло. Понимаешь?

Дрожь. Зубы стучат. Прячу руки в карманы. Ледяные пальцы. В животе пусто.

- Почему ты… не связалась… со мной?

- Зачем? – пожимает плечами, будто все и так понятно, и нет никакой трагедии. – Ты бы страдал от этого. Я тебя очень сильно любила. Правда. Я знала, что тебе нужно жить так, как ты захотел. Ну, или надеялась на чудо… Теперь… - на ее щеках слезы, хотя она, наверное, не хотела бы, чтобы я их видел. – Теперь – оставь меня. Ты все знаешь. И с этим… - всхлипывает, не в силах сдержаться; глаза залиты слезами. - С этим можно жить. Я… проверяла. Можно…

Я стою и смотрю на нее. Вперился, как баран. Она могла найти меня и прицепиться. Потребовать алименты. Потребовать вылечить ребенка. Забрать кусок моей жизни. Если бы я взял ее тогда с собой, я был бы меньше мотивирован, потому что была бы чья-то помощь, чья-то поддержка. Так я рассуждал тогда. А теперь? Теперь я ищу, где во всем, что она рассказала, хотя бы часть меня. И ее нет. Меня здесь нет. Я выяснил главное. То, ради чего приехал.

Я всегда делал шаг, не выжидая. Времени мало. Честно говоря, я иногда ловлю себя на мысли что ведь действительно когда-то помру. Это ужасает, вводит в состояние паники и отпускает тут же. Абсолютно бесполезный страх. Инстинкт, который должен оберегать от опасности. Даже когда опасности нет. Я всегда делал шаг. Старался торопиться.

Сейчас все отлично, думаешь ты. Времени навалом. Все подвластно. Делаешь шаг, зная, что есть, куда ступить. Не оступаешься. Доволен. Но сейчас уже что-то не так. Кого-то нет. Чего-то не стало. Сейчас, шаг спустя, ты осознаешь, что поменялось все, что поменялся ты сам, но был так доволен собой, что не заметил этого. Стоишь – растерянный, безвольный. А толку-то от понимания этого? Ты либо пойдешь дальше, либо… Либо как Толик. Или как еще кто-то, кто не-я. Мало ли.

Пойдешь дальше…

Но ты видел нищету, нужду, видел дно, и только поэтому ты понимаешь, что сейчас у тебя дорогой костюм, хорошая машина, достойная квартира, стабильная работа. Видишь достоинства. И ты добился. Ты герой. Но именно сейчас ты стоишь, как обосравшийся теленок, и не можешь сказать ни слова. Что-то ты упустил, верно? Не додумал, не внес в ежедневник какой-то момент.

- У тебя есть ко мне… - я говорю, не контролируя язык; слова вырываются неожиданно, и я продолжаю, хотя хотел бы сказать что-то сочувственное, - …какие-то претензии?

- Ты уехал, ничего не сказав, - она могла бы орать, но шепчет сквозь слезы.

- Я сказал.

- Ты ничего не сказал.

- Я предупреждал.

- Не меня.

- Не знаю.

- Точно. Точно.

- Намекал?

- Меня спрашиваешь? – устало проводит по лицу рукой, растирает влагу по щекам. – Нет, никаких претензий. Мне ничего не нужно. О чем ты?

- Понятия не имею.

- Будь счастлив, Дима. Все прошло. И все хорошо. Будь счастлив. Ты можешь.