Самоидентификация

Стараюсь подобать, хотя все эти пацанские манеры мне уже как-то не к имиджу.

Еще немного мата, возня с замком. После громкого щелчка дверь открывается. Становится видно, как она просажена. Бедные петли.

- Ох ты, какие люди! – Толик восхищенно и без излишней скромности протягивает руку в ответ на мою и с размаху ударяет пятерней, после чего прижимает ее второй рукой.

- Да вот как-то, - киваю и вяло улыбаюсь, чтобы не перестараться с эмоциями; я не знаю, чего ждать от этого человека сейчас; я хренов экспериментатор.

Толик являет собой эталонный образец простого трудяги наутро после вечера пятницы. Майка-алкоголичка неопределенного цвета с парой-тройкой заметных пятен уже непознаваемого генезиса. Глубокий отек под правым глазом. Помятое морщинистое лицо. Худое и серое, поросшее щетиной. По факту, ему на три года больше, чем мне. На вид – не меньше сорока пяти. Он него разит перегаром, а одна его рука почему-то меньше другой. Худее. Коаксил?

- Да от тебя ни слуху, ни духу… Ну, я не знаю, - мнется; почему? – Ты давай, это… проходи, что ли?

- Не, давай, я попозже, мне сначала к родным надо. А потом уже нормально поговорим. Как в целом-то?

- Да, нормально, - пожимает костлявыми плечами. – Вот, вышел недавно, бабу завел…

Я пытаюсь улыбнуться, но, как на грех, за спиной Толика мельком вижу проходящую мимо «бабу» - непомерно жирную и уродливую зверюгу лет так за тридцать или за сто тридцать, прыщавую и украшенную увесистой бородавкой. Полагаю, если рассмотреть ее внимательнее, может не стоять еще полгода.

- Недавно? – нахожусь я.

- Да, после той отсидки завертелось, - Толик только пару секунд назад отпустил мою руку, и у меня на ладони остался омерзительный запах его редко умываемой грубой кожи. – Ну, пошел на одно дело, да и… Ну, сам понимаешь… В общем, воровство и хранение без цели распространения.

- Не повезло, - киваю.

- Не говори.

- Долго ты это?

- Трешку.

Понимающе киваю и мычу что-то вроде «Бывает». Он почти не жил на свободе. У него ничего нет здесь. Скорее всего, скоро уйдет снова.

- А как в Питере-то? Как сам?

- Да, кручусь понемногу. Как-то, - пожимаю плечами.

- Вернуться с концами что ли решил? – серьезно спрашивает.

Я смотрю на него, поддернув уголок рта в неопределенности улыбки, пытаясь понять, достаточно ли он выжил из ума, чтобы задать такой вопрос всерьез.

- Да нет. Повидать.

Многозначительно качает головой.

- Зайду. Посидим.

Кивает. Смотрит на меня взглядом из кажущихся марсианскими кратерами глазниц.

Ухожу.

По дороге к машине стараюсь не смотреть по сторонам. Почему-то у меня в голове начинает пульсировать вопль Sia «I’m titanium!» Защитная реакция? Я помню время, когда Толик выглядел молодым, бодрым и перспективным. Теперь осталась лишь тень. Я должен делать вид, что мне плевать. И, в то же время, что я все понимаю.

Один мой приятель, переехавший в мой нынешний город из Оренбурга, устроил себе жилье на Комендантском, подселил девушку, жил на зарплату, не сильно меньше моей. Даже больше, как мне казалось. Телка оказалась еще той шалавой и принесла новость о залете на стороне. От кого – скрывать не стала. Ушла. Парень поначалу говорил, что ему на все насрать, и так тому и быть. Потом в компании стал пить больше. Потом уволился. Закрылся в квартире. Когда после необходимого месяца отстоя, как выразился мой коллега, мы с парой инициативных ребят вскрыли дверь в квартиру этого парня, там жутко воняло объедками, гнилью, грязным бельем и порченным пивом. Жутко воняло. И он сидел в кресле и спал, а перед ним на широкоэкранном 55-дюймовом телевизоре шел футбол. Долги. Попытка реабилитации. Переезд в более скромное жилье. Героин. Клиника. По сей день там. Я никогда не пойму этого. Не приму – тем более. Видимо, на мне другой ценник.

Проехав свой поворот и поняв это только триста метров спустя, я поворачиваю налево, проезжаю по пустынной улице Мира, затем делаю еще поворот налево и на перекрестке улицы Ленина с проспектом Гагарина сворачиваю направо, на Гагарина. Ловлю себя на мысли, что ориентируюсь только по табличкам на домах. И еще – что на улицах сплошные «жигули» и иномарки низкого класса, старые развалюхи вроде ржавых «пассатов» и убитых «сотых ауди». На фоне этого великолепия синий «логан», которого в метрополии затюкали бы как дурачка в детском саду, смотрится фешенебельно.

Осторожно паркуюсь во дворе дома. Выхожу. Делаю несколько шагов в сторону улицы через арку и вижу все также стоящий обветрившийся ларек в форме двух упаковок молока. Синие буквы, большая часть которых оборвана, давно стали серыми. Я никогда не видел, чтобы в этом ларьке что-то продавали – ни в детстве, ни когда стал старше. Но почему-то его не сносят и по сей день. На петлях ржавый замок. На другой стороне улицы – ларек, встроенный в остановку. И он тоже закрыт. Возможно, из-за запрета на продажу спиртного по ночам.