Самоидентификация

Роскошь въезда в город всегда отпугивала от него странников. Мне так кажется. Кривые обочины. Грязная лесополоса. Завод, который закрыли еще десяток лет назад и второй, который должен работать, потому что обеспечивает работой добрую треть жителей. Здесь живут несколько тысяч человек. Плотно. Я знавал времена, когда здесь жили по-соседски, и создавался эффект немаленькой деревни. Ближе к концу моего отрочества что-то изменилось, и нужда девяностых, вроде как, прошла, и люди стали несколько разобщеннее.

Въезжаю непосредственно в город. Поребрики из ломанных бордюрных камней. Первые дома и дворы. Царство пятиэтажек. Здесь есть три девятиэтажных дома, остальные – от пяти и ниже. Пешеходы – унылые, одинокие, обходящие огромные лужи, скапливающиеся в ямах на тротуаре, которые никогда никто не залатает. Более, чем скромный поток движения. Пустынная площадь Ленина, от которой проспект Мира ведет к площади Центральной – там стоит печальный, усталый одноэтажный вокзал, пути от которого пересекают город и ведут, с одной стороны, к сортировочной станции, с другой – в безвестность. Мне так всегда казалось. Я уезжал отсюда на поезде. Полтора суток бессмысленного движения в светлое будущее. Едва не теряю правое переднее колесо в яме, образовавшейся в асфальте на выходе из поворота. Останавливаюсь. Группа ребятишек, явно идущих в школу на субботние уроки, оглядывается на машину и замирает с вытаращенными парами глаз. Выхожу на тротуар и вдыхаю воздух. Влажный, грязный. Впрочем, там, где я живу, он ни разу не лучше. С неба ни капли, но оно серое, и только вдалеке просматривается голубизна, которая, возможно, принесет приличную погоду.

- Молодой человек.

Старик в грязном пальто – или это длинная куртка, засаленная до состояния шерсти, – и с огромной шишкой на шее подходит ко мне на метр, и я немного пугаюсь. Отвык от нищих и цыган на улице.

- Вы не выручите ветерана Чеченской кампании? Мелочью? Или чем еще?

Все отрывки этой рубленой речи он произносит с таким вопросительным акцентом, что у меня скручиваются синапсы. Отрицательно качаю головой.

- Только кредитка. Денег нет.

Старик вздыхает, пожимает плечами и уходит куда-то в сторону продуктового магазина с заколоченными окнами. С тех пор, как здесь образовалось сразу несколько «Пятерочек» и «Магнитов», прочие магазины стали терять обороты и даже закрыться толком иной раз не могли. Это я узнал от матери, потому что происходило это уже после моего отъезда. Почти сразу после.

Прохожу немного во дворы, машинально нажав на кнопку блокировки охранной системы, и пытаюсь понять, поменялось ли что-то в этой части города. Я гулял здесь часами, потому что мой дом стоял на другой окраине, а все школьные друзья жили здесь. Получал сполна, когда возвращался слишком поздно. Мобильников почти ни у кого не было, и сообщить домой, что все нормально, и мы просто попиваем с пацанами пивко, которое продала сердобольная ларечница, или уехали на велосипедах в промзону, мы не могли. Одну девчонку восьми лет, которая каталась так с нами, однажды задавило бетонной плитой. Насмерть. Ее мать спилась и сошла с ума. Мало ли.

На мне толстая футболка от Армани, тонкая короткая кожаная куртка, светло-синие джинсы и черные кроссовки. Нейтрально, без вызова какому бы то ни было обществу. Я знаю, что в первую очередь, мне нужно посетить родителей. Но, в то же время, я знаю, что из этого двора есть выход к дому одного старого приятеля. Друга детства. Далекого детства. Хотел бы повидать его, потому что в последний раз, когда я был в городе, он еще сидел. Вышел где-то спустя два года после моего отъезда. Должен был выйти. Тогда у него была 105 пункт 1. Дали пять лет. Пьяная драка. Всякое бывает, думал я. Дебил он сраный, думаю я сейчас. Мало ли.

Я машинально пытаюсь найти домофон, и после нескольких секунд бессмысленной тупки в стену понимаю, что двери здесь всегда были открыты. Когда-то кодовые замки, стоящие на них, даже работали. Потом как-то сами собой перестали. Да и нажатие этих трех длинных кнопок на покрытой грязью металлической панели мало кого останавливало. В подъезде воняет – по традиции, мочой и чем-то затхлым. Мусор здесь чаще всего принято выкидывать либо в контейнер снаружи – манера тех, кто поприличнее или стариков, - либо из окошка кухни на газон или на асфальт – на благо труда городских служб. Лестница в сколах. Надписи на стенах сменились, но кое-где еще видно старые отметины краски, немыслимым раритетом кажется криво выведенное тонким слоем краски «Punk no dead» и пририсованное к нему справа уже красным выцветшим маркером «блять». Эстетика.

Надеясь, что не путаю квартиру, стучусь. Потом понимаю, что перестарался и осторожно нажимаю на прожженную чьей-то шальной сигаретой кнопку звонка. За обитой оборванным со всех сторон черным дерматином дверью слышится странный шум. Что-то падает со звоном. Немного приглушенного мата.

- КТО?!

Тон восхитителен. Я инстинктивно одергиваюсь, потому что мне кажется, что владелец голоса выскочит на меня с топором.

- Димка Белов. Ты что ль, Толян?