Самолет улетит без меня

Всего лишь.

– Мы знали, что он любит Н., – снова заговорил Пират, который все-таки был главным в троице. – Она русская, мы все выросли вместе, играли в футбол, в кино ходили, а она тусовалась с нами – была своя в доску. Он был влюблен в нее с двенадцати лет, она не воспринимала это всерьез, кокетничала и играла им как хотела. Любил и любил, подумаешь, – но мы не подозревали, что так сильно. Мы думали – это пройдет. У всех же есть какая-то несчастная любовь в юности!

Она уехала с родителями в Россию, но приезжала сюда часто. Он пытался растопить ее сердце разговорами, розами, безумствами, постепенно так втянулся в эту любовь, что стал почти сумасшедшим – больше ни о чем не думал, ему все перестало быть интересно. Она, наверное, любовалась собой – надо же, роковая женщина! То давала ему надежду, то отталкивала, то капризничала, то вешалась на шею… Развлекалась.

А потом и она влюбилась – в кого-то другого. Не из нашего круга. А может, всегда его любила, этого другого, но у нее была своя несчастная история – и ездила за этим, наверное. И эта история для нее стала счастливой, и она от счастья решила порвать с нашим другом окончательно.

В тот день они поговорили, и она сказала, что не любит его, – уже бесповоротно. И ушла. Это она потом рассказала.

А через два часа его нашли мертвым.

Застрелился из охотничьего ружья.

Молчание и остывшая ночь соединились в вязкую субстанцию, холодящую кожу, чужое далекое горе вошло и встало рядом с нами, и невозможно было даже продолжать сидеть развалившись – мы подобрали колени, сложили руки, молчали и настороженно прислушивались: что будет дальше?

Что можно сказать этим людям, которые считали себя виноватыми в том, что не увидели настоящей опасности?

Как избавиться от тени матери, у которой сын покончил с собой, и та самая девушка просит разрешения прийти попрощаться с ним навсегда?

Кому можно дать право судить кого-то в этой истории?

Это не Ромео и Джульетта, которые могли обвинять вражду семей.

Это не Дездемона, которую погубили чужая зависть и слепота.

Это не Анна Каренина, потерявшая себя в своей страсти.

Это – нелепая случайность, «русская рулетка», которая рано или поздно, но выстрелит.

– …Она уехала, теперь уже навсегда. Плакала и говорила, что мы все ее ненавидим, наверное. Что она сама себя ненавидит, что, если бы хоть чуть-чуть была внимательнее – услышала бы отчаяние, дошедшее до края. Мы ее утешали и говорили – как мы можем ненавидеть ту, которую он так сильно любил.

Они долго еще вспоминали какие-то только им понятные дорогие подробности, рассуждали, как страшно одиноко должно быть человеку, для которого любовь стала дороже жизни, их лица были печальны, но спокойны, и понемногу в комнату прокрался рассвет.

– Надо идти, мы сегодня тоже едем, – спохватились гости и на прощание неожиданно наговорили нам комплиментов – какие мы чуткие, как важно было им вот так посидеть и поговорить, а все некогда, а если соберутся – напиваются или о делах говорят, и так легко на душе, спасибо вам большое, милые девочки.

Поцеловали нам руки чинно и благородно и собрались выходить.

– А она была красивая? – Я не могла этого не спросить. Это самый дурацкий вопрос на свете – но я не могу его не задать, и задаю каждый раз, как настоящая глупая курица, хоть все понимаю, но ведь я хочу разгадать тайну смертельной любви и везде ищу разгадку.

Пират, Красавчик и Толстяк переглянулись и печально усмехнулись – вот так.

Прямо все сразу.

– Да так, ничего особенного. Девочка как девочка.

Мы закрыли за ними двери и пошли варить себе утренний кофе.

Голова гудела после бессонной ночи, и не хотелось ни о чем говорить: мы знали, что все равно будем обсуждать все это – когда-нибудь потом, долгими утрами, днями, вечерами, пока эта ночная история не будет вычерпана до дна.

Йоска

Он вернулся из тюрьмы в середине осени, солнечным прохладным днем, когда вода в роднике у дороги начинает ломить зубы и примораживать собранные горстью пальцы.

Йоска вдоволь напился этой ледяной воды, переводя дыхание, опустошил сразу несколько стаканов – тут всегда надета на колышек оставленная каким-то добрым человеком граненая посудина; плеснул из родника в запыленное лицо, постоял немного наклонившись, потом задрал голову и посмотрел на эвкалипты. Кора свисала с их толстых белоснежных стволов, и пахло медицинской свежестью вперемешку с грибами, по-хозяйски обсевшими большим семейством подножие дерева. До дома еще было идти и идти, и Йоска намочил руки и провел несколько раз по старомодному пиджаку.

– Э-э, кто вернулся, – лениво крикнул с трассы мужичок, подгонявший корову хворостиной.

– Рамиз?! – обрадовался Йоска, но не стал лезть с объятиями: поди знай, разделяет ли человек твою радость от встречи.

– Пусть Бог поможет, – отозвался мужичок, продолжая тьжать корову в тощие ребра, и отвел глаза.